Тхаги
Шрифт:
— Спасибо, — буркнула Румаль Мусаевна.
— Продолжайте, — велел Аристотель Федорович.
— А что тут продолжать? Я был уверен уже на девяносто девять и девять десятых процента. А потом вдобавок увидел ваше расписание — торговые дни среда и четверг, пятница выходной, остальные дни — консультации по телефону. Это уж совсем прозрачно. Все, кто хоть немного в теме, знают, что тхаги занимались удушением именно по средам и четвергам, и ни при каких обстоятельствах — в пятницу! Видите, сколько совпадений. Какое-то одно могло быть и случайностью. Но не все вместе!
Румаль Мусаевна вопросительно поглядела
— Хорошо, — сказала Румаль Мусаевна, — но зачем вы с фаером в руке танцевали? Да еще танец такой страшный. Как будто национал-большевик перед смертью.
— Так затем и танцевал, — ответил Борис, — чтобы в ответ на ваши знаки послать вам свой. Как, знаете, один корабль семафорит другому.
— Что же вы нам таким образом семафорили?
— Все проверяете? — усмехнулся Борис. — Неужто не верите до сих пор? Хорошо. Кто муж у богини Кали? Шива! Танцующий бог-разрушитель Шива. В одной руке у него пылает огонь, которым он сжигает материальный мир.
— Вы для этого ящики подожгли?
— Ну да. Чтобы вы поняли, что пришел свой человек. Возможно, с моей стороны было нахальством представляться таким образом — на статус Шивы я, естественно, не претендую…
— Отрадно слышать, — заметил Аристотель Федорович.
— И потом, ведь ничего важного не сгорело, — добавил Борис виновато. — Просто пустые коробки.
— А что вы пели? — спросила Румаль Мусаевна.
— Бхаджаны, — отозвался Борис. — Священные гимны.
Аристотель Федорович и Румаль Мусаевна надолго погрузились в молчание. Через некоторое время Борис нарушил тишину.
— Ну как, — спросил он, — сдал я экзамен? Достоин служить богине?
Аристотель Федорович наклонился к Борису и внимательно заглянул ему в глаза.
— Насколько вы уверены, что действительно этого хотите?
Борис рассмеялся.
— Вот, — сказал он, — наконец-то вы говорите со мной как с человеком. Ну разумеется на все сто.
— Не покажется ли вам, что богиня требует от вас чрезмерного?
— Нет. Я готов на все. Если хотите, проверьте меня, дайте любое задание. Я в совершенстве владею румалем.
— Кто вас научил?
— Сам. Тренировался на манекене. Может быть, несовершенный метод, но поверьте, с закрытыми глазами в темной комнате — все сделаю как надо.
Аристотель Федорович тихо засмеялся.
— Ах, юноша, — сказал он. — Дело ведь не в физических навыках. Вы сами совершенно правильно отметили, что служение богине — это духовный путь. Откуда вы знаете, чего захочет от вас мать Кали?
— Чего бы она не захотела, я согласен.
— А как насчет естественного человеческого интереса к другим религиям? Ведь в мире их много.
— Прямо здесь и сейчас, — произнес Борис, сделав энергичное движение всем телом, — отрекаюсь от всех остальных богов, от всех иных путей!
Аристотель Федорович одобрительно кивнул.
— Вы серьезный искатель, — сказал он. — Впрочем, с вами у меня никаких сомнений с первой минуты не было.
Он подошел к алькову между двумя фоторепродукциями и откинул закрывавший его багровый занавес.
Борис поднял глаза.
Перед ним стояла Кали.
Это была раскрашенная статуя в человеческий рост, с блестящими разноцветной эмалью глазами, зрачки которых глядели
Аристотель Федорович строго посмотрел на притихшего под взглядом богини Бориса.
— Теперь, юноша, осталась одна ритуальная формальность, и мы освободим вас от пут.
— Я готов, — сказал Борис.
Аристотель Федорович повернулся к изваянию и открыл резную шкатулку, стоящую у ног богини. В руках у него появилось блюдце, на которое он серебряными щипчиками переложил из шкатулки три небольших кусочка чего-то похожего на ярко-желтый мел.
— Я знаю! — воскликнул Борис.
— Что вы знаете, юноша? — спросил Аристотель Федорович снисходительно.
— Знаю, что это.
— И что же?
— Священный желтый сахар. Никому из профанов не известно, каков его состав, но говорят, что один раз попробовав его, человек уже никогда не сойдет с пути служения Кали. Тхаги принимают его во время своих религиозных ритуалов.
— Вы очень осведомлены, — промурлыкал Аристотель Федорович, подходя к Борису. — Да, что-то вроде того. Всем по кусочку — вам, мне и Румали Мусаевне. Но сперва вы должны произнести специальную формулу, чтобы подарить себя богине. Беззаветно и от всего сердца, три раза подряд. Это крайне важный момент.
— Формула на санскрите? — озабоченно спросил Борис. — Или на хинди?
Аристотель Федорович улыбнулся.
— На русском. И очень простая: «дарю себя Кали».
Борис закрыл глаза и на его лице изобразилось молитвенное сосредоточение.
— Дарю себя Кали! Дарю себя Кали! Дарю себя Кали!
— Вот и славно, — сказал Аристотель Федорович, поднимая с блюдца кусочек сахара. — Ням…
Борис открыл рот, и желтый осколок упал ему на язык.
— Хорошо, — прошептал Аристотель Федорович.
Поставив блюдце рядом со шкатулкой, он молитвенно сложил руки у груди, воздел глаза к потолку и вдруг ухнул филином.
Тотчас же затаившаяся за спиной Бориса Румаль Мусаевна выхватила из-под жакета желтый промасленный платок и ловко, как сачок, накинула петлю Борису на шею.
Аристотель Федрович даже не посмотрел на корчащегося на стуле неофита. Он повернулся к изваянию, и, все так же держа сложенные руки у груди, тихо забормотал какое-то неразборчивое заклинание, в котором иногда повторялись созвучия, похожие то ли на «калинка-малинка», то ли на «калитка маленько». Он читал его довольно долго — пока не стих шум борьбы за спиной. Потом он поклонился богине и повернулся к Румали Мусаевне, уже снимавшей с шеи пучеглазого неподвижного Бориса свой платок.