The Chamber. Камера

Гришэм Джон

* * *

Одинокая лампочка висела над стальной раковиной умывальника – стальной, чтобы ее нельзя было разбить и использовать осколки в качестве оружия против охраны или орудия самоубийства. Чуть в стороне от раковины стоял металлический стульчак.

Сэм включил лампочку и почистил зубы. К половине пятого утра сон пропал окончательно.

Покончив с недолгим туалетом, Кэйхолл закурил и присел на краешек койки. Взгляд его уперся в выкрашенный масляной краской цементный пол, который удивительным образом раскалялся летом и до адского холода выстуживал камеру зимой. Резиновые тапочки для душа, единственная пара обуви Сэма, валялись под койкой. Имелись, правда, толстые шерстяные носки – в них он спал, когда наступали морозы. Остальные

его пожитки состояли из черно-белого телевизора, транзисторного радиоприемника, пишущей машинки, шести заношенных до дыр футболок, пяти пар боксерских трусов, зубной щетки, расчески, кусачек для стрижки ногтей, старенького вентилятора и настенного календаря. Но наиболее ценным имуществом в камере была собранная Сэмом за долгие годы коллекция юридической литературы – каждый ее том он Успел выучить наизусть. Книги занимали две деревянные полки на противоположной от койки стене. В картонной коробке возле постели лежали объемистые папки, где было подшито уголовное дело “Штат Миссисипи против Сэма Кэйхолла”. Однако узник, не доверяя, по-видимому, бумаге, надежно хранил подробности давних событий и в своей памяти.

Баланс активов был удручающе ясен: рано или поздно приговор приведут в исполнение. На первых порах Кэйхолла мучила скудость окружающей обстановки, но через некоторое время проблема примитивного бытия перестала его тяготить. Согласно фамильному преданию, прапрадед Сэма, весьма состоятельный человек, владел многими акрами земли и изрядным количеством рабов. Но неудачливые потомки пустили по ветру нажитые предками богатства. Некоторые нынешние соседи Сэма озабоченно переписывали собственные завещания, опасаясь, что наследники будут выкручивать друг другу руки из-за старого телевизора и подшивки засаленных журналов. Для себя Кэйхолл давно решил: своей последней волей он оставит штату Миссисипи (или ассоциации цветных меньшинств?) горку грязного белья и шерстяные носки.

Камеру справа от Сэма занимал Джей-Би Гуллит, полуграмотный белый верзила, угодивший на Скамью за изнасилование и убийство девушки, которую жители маленького городка избрали своей королевой красоты. Тремя годами ранее, когда от исполнения приговора Джей-Би отделяла всего неделя, Сэм написал по просьбе соседа ходатайство об отсрочке, не забыв указать на отсутствие у Гуллита адвоката. Отсрочка была дарована, а Джей-Би и Кэйхолла связала “дружба до гроба”.

За стеной слева обитал Хэнк Хеншоу, главарь давно забытой банды грабителей, в свое время известной как “Деревенские мстители”. Однажды ночью Хэнк и его подручные угнали огромный, тяжело груженный трейлер. Одураченный водитель с пистолетом бросился следом и был убит в завязавшейся перестрелке. Не считаясь с расходами, родственники нашли Хэнку грамотного защитника, поэтому на годы вперед его жизни ничто не угрожало.

Свою часть коридора троица называла Маленькой Родезией.

Сэм швырнул окурок в унитаз и откинулся на постели. За день до того, как в офисе Крамера прозвучал взрыв, он заехал к Эдди в Клэнтон, привез сыну свежего шпината из собственного огорода, поиграл с внуком. Стоял теплый апрель, и трехлетний Адам, то есть Алан, босиком бегал по мягкой траве. На большом пальце его розовой ступни белел кусочек пластыря. Порезался о камень, с гордостью пояснил внук. Мальчик обожал эти клейкие полоски и вечно лепил их то на локоть, то на колено. Держа в руке пучки шпината, Эвелин с улыбкой покачала головой: сын хвастался перед дедом коробкой, в которой лежали штук тридцать ярких упаковок патентованного средства.

Это была их последняя встреча. Наутро соседний Гринвилл вздрогнул от взрыва, и следующие десять месяцев Сэм провел в тюрьме. Когда после окончания второго процесса он вышел на свободу, Эдди с семьей уже покинул родные места. Самолюбие не позволило Кэйхоллу отправиться на поиски сына. По городку ходили разные слухи о том, куда он мог скрыться, но слухи Сэма не интересовали. Ли говорила, будто Эдди уехал в Калифорнию, однако ни адреса, ни телефона

брата она не знала. Годы спустя Ли сообщила отцу новость: у Эдди родилась дочь, Кармен.

Из дальнего конца коридора донеслись первые утренние звуки. Кто-то спустил в туалетном бачке воду, кто-то включил радио. Скамья пробуждалась. Сэм провел расческой по немытым, свалявшимся волосам, закурил и бросил взгляд на календарь: 12 июля. У него оставалось двадцать семь дней.

Сидя на краешке койки, Кэйхолл задумался. Его сосед Джей-Би повернул ручку телевизора, и диктор за стеной принялся негромко, но внятно читать сводку новостей из Джексона. Перечислив количество совершенных за сутки краж, грабежей и убийств, он бесстрастно сообщил о начавшейся в Парчмане подготовке к примечательному событию. Окружной суд отказался продлить отсрочку приговора и назначил казнь Сэма Кэйхолла на восьмое августа. Власти полагают, добавил диктор, что обстоятельств, позволяющих осужденному подать новую апелляцию, не существует, поэтому приговор скорее всего будет приведен в исполнение.

Сэм протянул руку к своему черно-белому ящику. Как обычно, звук опередил изображение на добрый десяток секунд, и, глядя на темный экран, Кэйхолл слушал генерального прокурора, который клялся жителям штата покарать нераскаявшегося преступника. В осветившемся тусклом квадрате медленно проступали черты лица, через мгновение на экране возник и сам Роксбург. Губы его растягивала улыбка, а брови хмурились. Прокурор вдохновенно расписывал заслуги правосудия. За спиной государственного обвинителя висел плакат с фигурой расиста в зловещем балахоне. Человек стоял на фоне полыхающего креста, чуть ниже виднелись буквы: ККК. Улыбчивого Роксбурга сменил ведущий. Восьмое августа, повторил он так, будто зритель должен был обвести эту дату кружком. Затем молодая приятная женщина приступила к чтению сводки погоды.

Кэйхолл выключил телевизор, подошел к решетке.

– Слышал, Сэм? – поинтересовался за стеной Гуллит.

– Да.

– Держись.

– Да.

– Есть ведь и светлые стороны.

– Это какие же?

– Держаться осталось всего четыре недели. – Джей-Би хмыкнул.

Сэм извлек из тонкой папки несколько листов бумаги, уселся на койку – стульев в камере не было. Глаза его заскользили по оставленному Адамом документу. Текст соглашения занимал полторы страницы. Взяв карандаш, Кэйхолл начал делать аккуратные пометки на полях. В чистой половинке добавил целый параграф, внезапно осенившую его идею изложил уже на обороте и принялся за второй лист. Поставив точку, внимательно прочитал написанное – раз, другой, третий. Затем Сэм осторожно снял с полки древнюю пишущую машинку, установил ее на колени, заправил бумагу. В камере зазвучал негромкий перестук клавиш.

* * *

Часы показывали десять минут седьмого, когда в коридор ступили двое надзирателей. Тот, что был пониже, катил перед собой тележку с четырнадцатью ячейками. У первой камеры тележка остановилась, высокий надзиратель просунул в специальную щель металлический поднос. Обитатель камеры, тощий кубинец, не проронив ни слова, схватил поднос, уселся на край койки и с жадностью давно не видевшего еды человека заработал челюстями.

Завтрак состоял из шести блюд: пара жареных яиц, увесистый кусок бекона, четыре тоста, два крошечных пакетика яблочного джема, пластиковая бутылочка с апельсиновым соком и большой, пластиковый же стакан кофе. Простое, но сытное меню было утверждено федеральными властями.

Тележка переместилась к следующей камере. Еду заключенные всегда ждали с нетерпением оголодавших псов.

– Вы опоздали на одиннадцать минут, – раздраженно буркнул сиделец, забирая поднос.

– Можешь предъявить иск, – не повернув головы, бросил высокий.

– Я знаю свои права.

– Засунь их себе в задницу.

– Это уже оскорбление! Ты за него ответишь. Надзиратели двинулись дальше. Подобные перебранки происходили каждый день, им никто не удивлялся. Прибытие завтрака не отвлекло Сэма от работы.