«The Coliseum» (Колизей). Часть 2
Шрифт:
– А вот и не развелся же! – рявкнул с досадой в ответ Тимур Борисович, не ожидая поворота и жалея об утрате благодушия утра. – Хотя неизвестно, лучше было бы… – и тут же осекся, вспомнив загулы в беременности супруги, аборт, лишивший его второго ребенка, вину за который так же приписывал себе. Да и нрав жены изменился – тридцать лет срок боевой. Оттянул, как говорится, по полной. Со всеми «штрафбатами». Теперь по струнке вытягивался он. Это на людях та выказывала себя простоватой. Но дома… дома последние годы Байтемиров чаще соглашался. И не жалел. «Да-а-а… верно говорит Самсонов – за всё надо платить» – последняя мысль заставила его два раза кивнуть
– То-то! – жена приняла движение за согласие и успокоилась. – Сами разберутся. Господь управит.
Ровно в два Самсонов с Людмилой стояли у памятника русскому самодержцу и стратегу Александру III на берегу Ангары, который сделал величие страны явным, положив начало строительству железной дороги, что соединила столицу империи с Владивостоком и Порт-Артуром, впоследствии – порт «Дальний» на Тихом океане. «Дальний», ныне, уже китайский «Далянь» даст фору любому курорту Европы по бесконечности и комфорту пляжей. Сегодня мало кто вспомнит, что именно в этом городе японцы в начале прошлого века вырезали двадцать тысяч жителей, невзирая на пол и возраст, оставив 36 человек для сожжения тел. Десять дней факел самого страшного костра в мире освещал пир нелюдей. Через четыре года японцев выбили оттуда русские войска. А как они «попируют» с человеческим «материалом» чуть позже, во Вторую Мировую, государю не суждено было увидеть.
– Вон, идут, – Самсонов заулыбался. Утренняя ноша нехотя полегчала.
Галина Андреевна была спокойной. Доля жены и хозяйки дома была ей незнакома. Разговор с Людмилой касался тем обыденных, интересных любой женщине, независимо от формы отношений с другим полом. Если же взгляды расходились, а неловкое замечание срывалось, грозя неприятностями – поведение менялось, но не до крайностей.
Самсонов с Бочкаревым двигались чуть впереди.
– Ну что, с Галкой-то у вас скоро? Я имею в виду отгулять бы хорошо, по-русски! А то мне одному «вышака» тянуть скушно! – муж Людмилы загоготал.
«Началось», – услышали они позади громкий голос подруги Виктора.
Друг поежился:
– Давай прибавим шагу.
– Я, чес говоря, даже не похмелился. – Самсонов пошел быстрее. – А… думаю, настроение река поднимет… погодка опять же… – он посмотрел на воду, – короче, решил насухую прогуляться. Чуешь, какой студеный воздух с Ангары! – и с шумом вдохнул бодрящую прохладу.
Бочкарев получил то, что ценил в нем больше всего – не продолжение «неудобного» расспроса, если ответа не следовало, а «забывчивость» и замену.
– А ты знаешь, друг мой сердешный, – продолжая смотреть на водную гладь, пробормотал спутник, – я читал в одной книге, что несколько водородных бомб, взорванных в русле Гольфстрима, изменят его течение настолько, что Европа исчезнет под ледниками в течение года. А Канада и Нью-Йорк станут Аляской. Какой-нибудь мировой террорист замыслит пакость… и все прошлое цветочками покажется.
Такой «замены» Бочкарев не ожидал и усмехнулся:
– Вот залезет же тебе что-нибудь в голову, Самсонов! Сплюнь!
Тот весело, как ни в чем не бывало, повторил:
– А ты знаешь, друг мой сердешный, какая удивительная мысль посетила меня намедни? – он заинтригованно подтолкнул соседа вперед, давая понять, что сменил тему.
– Какая?
– А что Израилю – конец! В смысле государству.
– Так все-таки принял с утра? – Бочкарев хмыкнул.
– Да нет, я серьезно! В Библии прочел.
– Где?!
– В Пи-са-ни-и! – по слогам повторил Самсонов. – Людка закладок понаделала, ну я и… Оччень интересно!
23
Библия. Втор. 4.27
24
Библия. Мф. 23:29-24:1
– Докатился! – Виктор вздохнул и задрал голову, показывая, как мало ему это интересно.
– Ну чего ты? – Самсонов дернул его за локоть.
– А как же «человеколюбие»? Бога-то? Его милосердие? – снисходительность, которая звучала в вопросе Бочкарева, показывала, что и он знает кое-что.
– Людка говорит – человек забывает Бога, если перестает обращаться к нему за помощью. Короче, перестает верить, хотя не догадывается об этом. А те вообще прогнали.
– Да-а-а. Кому что в голову лезет по утрам.
– А тебе?
– Вот, про Канта думал.
– Так это ты докатился!
Спутник будто не заметил укола.
– Помнишь, Канта удивляли две вещи – звездное небо над головой и нравственный закон в нем.
– Известное дело… уж как-то удивлялись. На охоте, помнишь?
– А меня всего одна вещь!
– Рвёсся в туда же? – съязвил Самсонов.
Бочкарев с досадой посмотрел на него:
– В кошмарном сне, который все чаще называю «жизнь», я могу потрогать пуговицу на твоем пиджаке, Самсонов. А не только терзать себя по навороченному вчера. Представляешь, какая там силища, – он глянул на небо, – если нас убедили, что вокруг – явь! А мы еще и менять способны. Участвовать… в замысле того, кто разбросал по небу звезды! Кто придумал боль нетелесную – ведь никому больше не дал такого! Ни животным, ни рыбам.
– Вот так поворот, старик! Тогда… вчера именно он нас и затянул в сон! Взял, да убедил в реальности происходящего! Виртуозно ты меня реабилитировал! Жаль, Людка не поверит. Ладно, дружище! – Самсонов хлопнул друга по спине. – Лучше про Израиль дослушай – любопытный случай… просто не отмахнуться!
– Из Писания, говоришь? Нам… лучше исследовать преисподнюю, – уныло реагировал спутник.
– Ну, прекрати, я же серьезно, – муж Людмилы оглянулся и замедлил шаг. – Вот посмотри на историю земли обетованной. И обобщи с историей человечества. Ты ж математик! Ведь так оно и должно быть!.. идеальное повторение – копия бунта и последствий! Сначала в Раю, потом – уже на земле против Бога. И вся трагедия евреев становится нашей, потому как всемирный бунт набирает обороты, делая нас соучастниками уже третьего акта. А вина раскладывается на каждого.
– Или вина «раскладывает» каждого? По частям и… наклонностям?
– Не умничай.
– Так кем все-таки нужно быть? Математиком? Как я? Или таким верующим как ты? – с иронией спросил Бочкарев. – Тоже мне, нашелся пророк.
– Не, ну, конечно, верить надо… Библия… это ж, пожалуй, даже не книга. Ну, хотя бы надеяться…
– На вечную жизнь? – перебил спутник. – После смерти? – и хмыкнул. – Так надеяться? Или верить? Останови любого, спроси? Да почти все ответят, что не нужна им никакая вера. А жить хотят сейчас и от души.