The Kills

Белый Шум

— Серьезно?

Звучит как-то бредово, не могу же я не реагировать?

— Да, — абсолютно серьезно отвечает женщина. — Предполагали, что это хрустит сахар, но никак не ожидали стекла. Все-таки пирог с клубникой. Никто в здравом уме не будет думать о стеклянной крошке в нем, — она даже слегка выпучивает глаза, войдя в роль. — Наш дорогой кондитер решил изменить рецептуру, совсем немного, — изображает она щепоть пальцами. — Теперь каждый раз, когда вы едите ваш любимый пирог, там все больше стекла и все меньше клубники. Казалось бы, — прерывается

она в потоке истории, — можно ведь перестать это делать, не ездить в эту кондитерскую, не тратить время. Вокруг ведь полно других, выбирай любую. А вы все равно продолжаете это делать. Как назло, еще и друзья спрашивают, мол ну как там? Все так же вкусно? И вам становится немного стыдно признаться, что все это время вы обманывались, поэтому вы отвечаете да.

Последние слова она практически тараторит, похоже сама проникаясь своей историей.

— В чем смысл?

— Нет ничего постыдного признаться в том, что заблуждался и попался на такой изощренный обман, а ваш мир оказался ложью, — доктор произносит эти слова тихо и спокойно, с долей жалости в голосе.

— Мир? Речь о клубничном пироге.

Я вообще не понимаю, почему она так волнуется от выдуманной истории.

— Это метафора, — немного устало замечакт женщина.

— Почему не сказать прямо?

— Люди плохо воспринимают информацию в лоб. Особенно, когда она грозит подорвать их устои.

Я молчу, прокручивая в голове рассказ о стекле и пироге, но так и не понимаю, что за глубинный смысл она в него вложила.

— Вы завалили меня домашкой, доктор, — опять шучу, боясь выглядеть идиотом.

— Даю вам пищу для ума. Вернемся к вашим отношениям.

Моя собеседница берет свои записи.

— Зачем? Я здесь по поводу агрессии, у меня нет проблем в отношениях.

— Уверены? — она с вызовом смотрит мне в глаза.

— Давайте так, — я кручу шеей, захрустевшей на весь кабинет. — Я люблю свою девушку. Она любит меня. Точка, — жестко отрезаю, давая понять, что не потерплю возражений. — Больше к этому вопросу мы не возвращаемся.

— Хорошо, — быстро соглашается доктор. — Агрессия. Были в вашей жизни эпизоды насилия?

— Эпизоды?

— Насилие в семье, в школе. Армия.

— Два года в Ираке.

— Расскажите подробнее.

***

— Мозгоправ знала, о чем говорит, — ощущая одураченность, произнес я, глядя на фото девушки в записной книжке. — Ты… — я замолчал. — Ты была моим идеалом, который оказался полной ложью. Наши чувства, — я хмыкнул. — Точнее сказать, твои чувства… Какая же ты сука.

Я злобно хлопнул обложкой, чувствуя мерзкую тошноту. Меня наебали. Самым изощренным способом. Обвели вокруг пальца, подсунув пирог со стеклом, где клубника и рядом не валялась.

Дверь в ванную отворилась, на пороге стояла заспанная Кейт.

— Ты даже в душ с блокнотом ходишь? — она потерла глаза, сделавшись очень милой.

— Так получилось.

Я поднялся, убрал записную книжку на полку с полотенцами и сгреб в объятия Уилсон.

—

Как спалось? — спросил, покрыв ее лицо множеством поцелуев.

— Хорошо. А тебе?

— Потрясающе, — не соврал я, чем вызвал у Кейт довольную улыбку.

Уилсон освободилась от моих рук, взяла зубную щетку с пастой и нырнула в душевую кабинку.

Вслед за воспоминаниями вчерашнего страстного вечера, взметнулись и обрывки нашего разговора. Она не хочет семью, слишком молода и, очевидно, не готова.

Черт, проблема в том, что я не готов отпустить ее сейчас. Слишком уж она хороша и идеальна в своей простоте. Возможно, когда расследование подойдет к концу, она поменяет свое мнение, либо… наши пути разойдутся сами собой. Да и заставлять ее променять свободу на семейные обязанности я не могу. А пока…

— Вызмы, — буркнула Кейт с щеткой во рту, высунув руку с тюбиком зубной пасты наружу.

— Почему ты чистишь зубы в душе?

Я взял свою щетку и забрал пасту.

— Я экономлю воду и время, — сказала она уже четче, по-видимому, освободив рот.

— В чем заключается экономия, если ты стоишь с включенной водой?

Минуты две мы молчали, уделяя внимание гигиене.

— У меня на волосах бальзам, а вода смывает гель для душа, — теперь Уилсон протянула мне свою зубную щетку.

— В самом деле? — я прервался, удивленный ее распределением дел.

— Иди сюда и проверь, если не веришь, — поманила она.

— Я не могу.

— Почему?

— Я чищу зубы, — ответил, на деле уже покончив с процедурой.

— Зануда, — подразнила Кейт. — В Африке детям не хватает чистой воды, а ты стоишь с просто так включенным краном.

Я закатил глаза, ничего не ответив, и выключил воду. Кейт тихо захихикала.

— Кто еще из нас зануда.

— Хто есе изь нась зянуда, — передразнила она в своей манере.

— Ты серьезно беспокоишься о детях в Африке? — я задумчиво потер подбородок.

— Нет.

— Нет? Зачем тогда про них вспомнила?

Оценив отражение в зеркале, понял, что стоит немного подравнять щетину, и взял с полки электробритву.

— Захотелось тебя потроллить.

— И как я не догадался, — коротко улыбнувшись на ее выходку, я покачал головой. — Никто не будет искренне беспокоиться о каких-то детях где-то в Африке.

Бритва тихо зажужжала, с потрескиванием срезая волосы.

— В самом деле?

— Да. Сама подумай, кому есть дело до того, чего ты сам лично не видел?

— Кому-то есть. Джоли, например.

Она слишком активно размахалась руками, грохнув о прозрачную стенку.

— Да херня это все, — не стал скрывать своего скепсиса.

— Значит все, кто занимаются благотворительностью — лицемеры? — в ее голосе послышались нотки удивления.

— Нет, я так не сказал, — чуть не помотал головой, обозначая несогласие, во время вспомнив о бритве в руке. — Я сказал, что искренне переживать о тех, кто далеко от тебя и кого ты никогда не видел, невозможно.