The Мечты. Весна по соседству
Шрифт:
– Анна Макаровна, если ее так интересовал музей, могла бы тогда озадачиваться реставрацией нашего дома, - возмущенно заявила Женя. – Но еще несколько лет назад это вообще никого не волновало. Ни городскую администрацию, ни минкульт, ни Анну Макаровну. А сейчас, когда дом привели в порядок – набежала целая толпа ценителей.
– Ну реставрация требует больших средств, которых никогда на культуру не хватает, - проворчал Юрага, разведя руки в стороны.
– Но эти средства никто даже не пытался искать!
– Сейчас же нашли! – честно говоря, Юрага, слабо представляя, кто оплачивал
– Знаю, но мы живем не заграницей. И мы живем в этом доме. И даже если кассу музея сделают не в моей квартире, я не хочу каждый день натыкаться на незнакомых мне людей в моем дворе.
– И это единственное, что вас беспокоит?
– Вы о музее или вообще? – усмехнулась Женя.
– О музее, конечно! К вам же все равно будут ходить – там теперь шикарная локация для фотографий.
– Да уж, - уныло пробормотала Женя, а потом рассмеялась: - Баба Тоня напишет петицию о возведении забора и установке КПП.
– Старая вредительница, - точно так же рассмеялся следом за ней и Юрага. Спорить с Женей было одно удовольствие. Даже в пререканиях об этом дурацком музее – столько легкости, как если бы они болтали, обсуждая кино. Так ему казалось. Он зачем-то протянул руку и отвел прядку волос от ее лица, после чего мягко сказал: - Холодно, да? Вы давно у воды, еще не хватало простудиться. Давайте пройдемся, а то и заходите к мне – я вас чаем угощу. С пирогом. Я, знаете, всегда привожу один пирог, когда мотаюсь в столицу. Вкусный, с творогом и фруктами. Там возле вокзала недалеко пекарня, хорошо готовят. Мне хотелось, чтобы вы попробовали.
– Да, идемте, - согласилась Женя и отлепилась от ограждения. – Действительно, пора. Про пирог обещаю подумать. А то вдруг и правда вкусно. Буду знать, что покупать, когда к сестре поеду.
Артем предложил ей руку и, предвосхищая ее протест или игнорирование, заявил:
– Так теплее.
Женя улыбнулась и мотнула головой, отказываясь. Натянула перчатки, которые вынула из карманов, поправила шарф и зашагала к ступенькам, ведущим на набережную. Юрага бросился за ней следом, и далее по лестнице они поднимались близко-близко друг от друга. Потом, точно так же близко, шли под ярким солнцем, заливающим набережную, смотрели на серебрящееся спокойное море и разговаривали. Над их головами носились птицы – чайки и голуби. Вокруг – бродили люди, среди которых так легко затеряться. Пройдешь – и никто не заметит.
И заливистый лай за их спинами отзвучал слишком далеко, чтобы они обратили внимание, но в это самое время золотисто-персиковый английский мастиф отчаянно рвался с поводка, силясь догнать узнанную и любимую им Женю, а его хозяин тянул на себя и пытался удержать.
– Фу, Ринго! Фу! Ну перестань, перестань, а! – командовал он, и сам не в силах оторвать взгляда от двух спин, постепенно скрывающихся в толпе. В груди жгло. Он не ожидал
Не с отцом, не с сестрой, не с Ташей. С Юрагой – вечным поклонником абсолютно белоснежных кроссовок и, похоже, пижонских ярких рюкзаков. И даже несмотря на это, издалека они смотрелись вполне неплохо, разве что за руки не держались. Женя и... ее гениальное финансовое недоразумение, которое даже увольнение с работы не заставило укатиться прочь из города.
Что это означает, Роман не знал и, пожалуй, знать не хотел, даже если Фьюжн наконец согласилась на встречу с Art.Heritage. Достаточно было того, что она теперь свободная и вполне обеспеченная женщина. И еще достаточно, что ее это, похоже, вполне устраивает.
И пофигу на проносившиеся в голове мысли. Догнать и отодрать одного от другого. Догнать и спустить на молодого удальца собаку. Догнать и спросить ее: «Теперь-то ты счастлива, Женя?»
Моджеевский скрежетнул зубами и наклонился к Ринго, фыркавшему и никак не успокаивавшемуся. Похлопал его по холке и пробормотал:
– Ну что ты, дружище? А? Спокойно, ну! Пойдем к воде? Гулять, Ринго, гу-лять!
Он решительно потащил животное к пляжу и больше уже не оборачивался.
Что толку смотреть в прошлое?
Он бы вообще больше никогда не оборачивался. Что толку смотреть в прошлое? Что толку его ворошить? Он однажды так долго и смотрел, и ворошил, что даже не понял, когда все успело закончиться с Ниной – что оставалось любовью, а что – лишь памятью о ней. И как знать, может быть, и с Женей складывалось бы совсем по-другому, если бы он больше не оглядывался назад, уже по привычке. Впрочем, каждый божий день Роман Моджеевский все более упрямо внушал себе мысль, что жалеть тут не о чем. С чистого листа бы не получилось, а значит, все складывается так, как должно.
Если бы только она ему не снилась! Навязчиво и неотступно!
Нет, первый месяц миновал в его желании швыряться предметами в окружающих людей днями напролет, и потому ночи представлялись наименьшей из проблем, но чем больше проходило времени, тем заманчивее становились его сновидения и тем отвратительнее казалась его реальность. Там, в этих снах, он видел Женю, как в последнее утро, когда собирался выйти за дверь. Он прижимала к подбородку воротник халата, сонная и домашняя, и произносила снова и снова фразу, которая не давала ему покоя: «Спасибо, что оставил наше только для нас». Что она имела тогда в виду? Что, мать ее, она тогда хотела ему сказать?
Наверное, именно для того, чтобы узнать, он и медлил раз за разом, не уходя за порог. Просто ступал к ней – и оставался рядом навсегда. Потому что сама жизнь должна была научить его, что эта невозможная, неразгаданная им женщина – его женщина – имела в виду.
Потом Роман просыпался, возвращался в свой мир и снова начинал себя убеждать, что эти неправильные чувства в прошлом, хотя все в нем тому противилось, будто бы он сумасшедший, а Женя вот-вот войдет в комнату и пожелает ему доброго утра.