Тиара скифского царя

Баскова Ольга

Малка зарделась, и на четко очерченных скулах загорелись два алых пятна.

– Ох, дядя, ты и скажешь. Я не хочу выходить замуж. Мне так хорошо с тобой и тетей Саррой.

Однако смоляные глазки лукаво блестели, и мужчинам стало ясно, что она хитрит. Какая же девушка не хочет замуж!

– Если у вас уже потекли слюни, – хитрый мастер заметил, что Шепсель и его приятели не отрываясь смотрят на его племянницу, – лучше их утереть. Вон в той куче валяется много грязных тряпок. Родители Малки умерли, и мы вырастили

бедняжку, поэтому в ответе за ее судьбу. Я хочу выдать ее за богатого человека. Моя девочка ни в чем не должна знать отказа. Она принесет мужу лучшее, что у нее есть, – красоту и молодость.

«Она будет моей, – мелькнуло в голове Шепселя, но он сделал равнодушное лицо, чтобы старик не догадался о его чувствах. Впрочем, старый хитрец наверняка все понял. Не один Гойдман был обречен вздыхать по первой красотке города. – Ты прав, старый осел. Она выйдет за богатого, потому что я планирую разбогатеть. И ты не будешь противиться нашему счастью, я знаю».

– Ну, иди, иди. – Яков легонько подтолкнул племянницу к выходу, как бы опасаясь, что восхищенные мужские взгляды испортят ее красоту, сотрут с лица очарование молодости и свежесть. – У нас тут свои разговоры.

Легко, как птичка, Малка выпорхнула из мастерской, и Шепсель, стряхнув с себя оцепенение, обратился к Семену, с глуповатым выражением лица переминавшемуся с ноги на ногу:

– Итак, с древнегреческим все понятно. Скажи, ты знаешь, как состарить мрамор?

Колтунович кивнул, и перхоть снова, как пыль, полетела по воздуху:

– Здесь нет ничего сложного. Вазу, например, можно разбить и склеить заново, да и вообще любую вещь можно поместить в такие условия, чтобы она покрылась окислами, как предметы, которые долго пролежали в земле. Кроме того, есть способ состарить мрамор с помощью помета.

Мужчины переглянулись и расхохотались.

Студент обиделся:

– Сразу видно неучей. Об этом способе знают многие.

– Что ты сказал, недоделок? – Лейба, не любивший, когда над ним смеялись, уже сжимал кулачищи, готовясь опустить один из них на голову несчастного Семена, но Шепсель остановил брата:

– Ша, перестань, сейчас не время выяснять отношения. – Он перевел взгляд на Нахумовича. – Яков, что там принесла твоя племянница? Может быть, ты сделаешь чай и угостишь всех нас? Что мы имеем в свертке?

Не спрашивая разрешения, он дернул за край газеты, в которую жена Нахумовича что-то завернула супругу, и улыбнулся:

– Хворост. Прекрасно, я обожаю его. Итак, старик, ставь на огонь самовар, и мы вместе покумекаем, как заработать. Как говорится, одна голова хорошо… Кстати, под сладкое лучше думается. В общем, люди, давайте делать мнение.

Яков не стал спорить, развел угли в старом самоваре, и вскоре компания мирно пила чай и обговаривала детали облапошивания клиентов.

– Поддельные вещи нельзя продавать поодиночке, – предложил Семен, и Шепсель подумал, что голова у этого малого варит неплохо. – Нужно перемешивать их с подлинниками. Если кто-то захочет

проверить подлинность антикварной вещи, меньше вероятности, что он начнет с подделки.

– Я имею вам сказать, – Гойдман отодвинул стакан с недопитым желтым чаем, – у меня тоже есть мысль, как шлифануть чьи-нибудь уши. Вам известно, сколько парутинских крестьян копается в земле, посягая на наше с вами недолговечное еврейское счастье. Угомоните мои таланты, но я знаю, как делать ажур.

– Шо ты имеешь нам сказать? – спросил Яков с интересом.

Семен тряхнул длинными патлами и навострил бледные уши.

– Продавать подделки с подлинниками – мысль более чем разумная, – серьезно начал Шепсель. – Но все же гораздо убедительнее, если черепки принесут крестьяне. У меня есть одна такая на примете. – Он вспомнил молодую крестьянку Анюту, жену буяна Сереги, с которым они нашли общий язык. За бутылку Серега был готов одолжить Гойдману свою жену на пару ночей. – Нужно только все хорошо продумать. Допустим, некая Анна из Парутина будет сидеть на скамейке за нашей лавкой, и, как только к нам войдут покупатели, она сразу шмыгнет следом и разложит свои находки. Согласитесь, гораздо убедительнее, если их будем предлагать не мы, а крестьяне, которые якобы собственноручно достали их из земли. К тому же Анна хороша собою, и покупатели будут в основном глазеть на нее, а не на ценности.

Нахумович с шумом втянул воздух и кивнул:

– Идея хорошая. Но если все-таки поймают?

Шепсель очаровательно улыбнулся:

– Оставьте головную боль своему другу Гойдману. А теперь, молодые люди, к делу. – Он отшвырнул в сторону чертеж с ангелом. – Ой, вей мир, уберите этого ангела, через него мне становится совсем плохо. Давайте подумаем, что и когда мы сможем выбросить на рынок.

Четыре головы склонились над столом Нахумовича, и новоявленные антиквары принялись рассуждать, какие вещи выпихнуть первыми и как скоро они это смогут сделать.

Когда подельники наконец остановились на обломке колонны и могильной плите, пользовавшимися большим спросом, Лейба дернул брата за рукав запыленной рубашки и прошептал:

– Пора пропустить по стаканчику. В горле пересохло. Айда в кабак.

– Подожди меня возле мастерской. – Шепсель махнул рукой. – Мне нужно переговорить с Яковом с глазу на глаз.

– С чего бы это? – Брат подозрительно нахмурился, но вдруг улыбнулся: – О, ты же у нас ценитель женской красоты. А что мы имеем? Мы имеем прекрасную племянницу Нахумовича. Я прав?

Младший Гойдман покраснел:

– Ну, допустим. Давай исчезни вместе с этим долговязым студентом.

Лейба, подмигнув Шепселю, взял Семена под руку, попрощался со скульптором, и они вышли в духоту июльского дня.

Старик надел очки с толстыми стеклами и придвинул листок с ангелом.

– Шо ты имеешь мне сказать? – спросил он, кусая карандаш и удивляясь, почему Шепсель не уходит.