Тибет и далай-лама. Мертвый город Хара-Хото
Шрифт:
«Без Глаголева Козлов с экспедицией не справится, – пишет Е. П. Горбунова в Москву своему брату. – Может быть, никто не знает так хорошо жизнь Глаголева, как я, и я знаю, что за ним нет ничего такого, что могло бы послужить ему укором в глазах Советской власти. Человек безукоризненной честности, поразительно работоспособный, кончивший университет (географическое отделение) и Географический институт, могущий вести съемку и производить всевозможные полевые исследования по зоологии, ботанике, геологии, метеорологии и т. д. Специально всю зиму готовился к путешествию. […] Если лишить нас такого человека, как Глаголев, экспедиция потеряет одного из своих совершенно незаменимых членов, без которых ученая работа едва ли сможет идти успешно».
Но
Решение Москвы об отзыве трех спутников вызвало, естественно, недоумение и крайнее раздражение Козлова. Не менее тревожило его и отсутствие китайских паспортов, обрекающее экспедицию на бессмысленное стояние в Урге. Чувства путешественника в эти трудные дни хорошо передает его дневник:
«Я задумался над положением экспедиции, организованной с разрешения и [при] поддержке Сов[етской] России. С самого начала, почти до конца организации экспедиции в России все шло прекрасно и предупредительно. Но с июня месяца вкрались непонятные неожиданности: назначается в экспедицию такой-то с таким-то, паспорта отобрать, проверить и таких-то участников экспедиции отставить, очевидно, за счет поступивших или неожиданно назначенных „партийных”. И с того времени пошло все, что называется, „шиворот-навыворот”. Присутствие „незваных гостей” расстроило нашу цельную прекрасную экспедиционную семью.
Младшая моя братия приуныла, стала бояться проронить лишнее в дружеской беседе с товарищами слово. Китайского паспорта Россия не в силах добыть для экспедиции. Оставляет Монголо-Тибетскую экспедицию на произвол судьбы».
Всю вину за происходящее Козлов справедливо возлагает на ГПУ и НКИД, хотя о подлинной сути интриги он, конечно же, не знает и едва ли догадывается. В то же время П. К. убежден, что покровитель экспедиции Н. П. Горбунов сумеет во всем разобраться и отстоять его ни в чем не повинных спутников. «Ясно, что решение опрометчивым не могло быть, – записывает он в дневнике. – Н. П. [Горбунов] в союзе с Кам[еневым] и Рык[овым] (очень заинтересованными экспедицией) не допустит первоначальное решение – удалить 3-х лучших спутников». И потому Козлов не спешит выполнить распоряжение Центра. Одну за другой он отправляет в СНК девять (!) телеграмм-молний, но Н. П. Горбунов упорно молчит. А тем временем НКИД через В. И. Юдина «властно» требует от него возврата в Москву трех «забракованных» участников экспедиции.
«И ничего, ничего не выйдет толкового, путного из нашей экспедиции, – сокрушенно восклицает П. К. – Как блестяще она началась, и какие две раны – мучительные раны – она уже получила на своем пути. Одну – еще в Петрограде, когда навязали „украшение” ученой экспедиции, другую здесь, в Урге, когда вырвали из ее среды самых нужных, толковых людей».
Загадочное молчание Москвы становится невыносимым после того, как в 20-х числах ноября в Урге выпал обильный снег и ударили сорокаградусные морозы. Содержание нанятых экспедицией 60 верблюдов требует значительных расходов, и это побуждает Козлова обратиться к председателю СНК Л. Б. Каменеву с просьбой об отпуске дополнительных средств – 5000 рублей в золотой валюте. Главная его забота – сберечь «самое дорогое» – транспорт экспедиции, т. е. верблюдов. И в этот момент – 27 ноября – приходит долгожданный ответ из Москвы от Н. П. Горбунова:
«В связи с осложнением международных отношений Правительство РСФСР решило временно отложить отъезд Вашей экспедиции, не предрешая сейчас срока нового выступления, который определить пока трудно. Поэтому предлагаем участникам Вашей экспедиции, кроме сибиряков, выехать в Москву и в Петроград. Сибиряков нужно рассчитать. Груз экспедиции оставьте в надежном месте в пределах Советской России под охраной надежного человека. Политкому
Телеграмма Н. П. Горбунова – кульминационный, наиболее драматичный момент начального этапа путешествия. Чтобы понять истинную причину случившегося, необходимо вернуться в Москву в последний летний месяц 1923 г. 9 августа, в то время как счастливый Козлов со своим отрядом уже находился в Иркутске и раздавал интервью репортерам местных газет, Политбюро на своем очередном заседании принимает предложение Г. В. Чичерина об организации второй Тибетской экспедиции НКИД – отправке в Лхасу полномочной дипломатической миссии. Возглавить делегацию поручили сотруднику Восточного отдела НКИД С. С. Борисову.
Выехать в Тибет с группой тщательно подобранных для такой поездки лиц С. С. Борисов намеревался в середине августа, однако ему пришлось задержаться в Москве из-за неожиданно возникших финансовых затруднений, и потому в столицу Монголии его экспедиция прибыла только в сентябре. Ведомство Г. В. Чичерина поначалу не возражало против практически одновременного посещения Тибета двумя экспедициями – научной и политической. Правда, в связи с письмом А. Мартынова Г. В. Чичерин вынужден был принять меры предосторожности – разработать особую инструкцию для политкома Д. М. Убугунова. В этой инструкции, между прочим, подчеркивалось, что Монголо-Тибетская экспедиция «имеет исключительно научный характер» – продолжение работ по изучению Центральной Азии, и потому ее руководителю или отдельным участникам не дается «никаких политических заданий» ни НКИДом, ни какими-либо «другими органами республики». Кроме этого, в одном из пунктов инструкции путешественникам предписывалось проявлять «особенную осторожность в сношении с населением и властями» Тибета:
«В силу того, что английские империалистические круги настроены в отношении Тибета чрезвычайно внимательно и несомненно будут искать повода, чтобы истолковать факт прибытия в Тибет русской научной экспедиции как проявление антианглийской „большевистской агитации”, руководители и члены экспедиции должны безусловно воздерживаться от каких-либо переговоров и даже просто разговоров на политические темы как с Далай-ламой и его Правительством, так и с представителями каких-либо тибетских партий и групп. От посещения Далай-ламы и его министров лучше воздержаться […]. Если свидания избежать будет нельзя, то необходимо на нем подчеркнуть научный характер экспедиции и ограничиться общей информацией о положении дел в Совроссии, ее мирных взаимоотношениях с другими странами, ее национальной и религиозной политике, в духе предоставления широких прав самоуправления и вероисповедания всем населяющим Республику народам».
Подобная повышенная бдительность НКИД объясняется тем, что Г. В. Чичерину было хорошо известно о дружеских отношениях Козлова с Далай-ламой и его фаворитом, главкомом тибетской армии Царонгом II (Намганом), равно как и о желании путешественника снова свидеться со своими могущественными тибетскими друзьями. Но если поначалу эта информация воспринималась Г. В. Чичериным довольно позитивно, то теперь, после тревожного «сигнала» А. Мартынова, Тибетская экспедиция Козлова становится источником серьезного беспокойства для наркома. Тем более что С. С. Борисову предстоит вести в Лхасе очень непростые переговоры с англофильствующим Далай-ламой и его министрами. 27 сентября – уже после отъезда из Москвы С. С. Борисова – Политбюро по инициативе НКИД вновь рассматривает вопрос об экспедиции Козлова. Докладывают его Г. В. Чичерин и заместитель Ф. Э. Дзержинского В. Р. Менжинский. Принимается решение: «Поручить т. Менжинскому с привлечением т. Лапирова-Скобло пересмотреть состав экспедиции в духе обмена мнениями». На следующий день в Ургу С. С. Борисову за подписью Г. В. Чичерина отправляется шифрограмма: «Сообщается для сведения, что состав экспедиции Козлова будет пересмотрен, в связи с чем должна быть задержана отправка ее».