Тибет и далай-лама. Мертвый город Хара-Хото
Шрифт:
Кроме того, оазису Гуй-дую свойственны завирушки (Spermolegus fulvescens [Prunella fulvescens]), поползни (Certhia familiaris Bianchii), рыжебрюхие краснохвостки (Ruticilla erythrogastra [Phoenicurus erythrogastra]), рыжегорлые дрозды (Turdus ruficollis). По соседству с человеком живет полевой воробей (Passer montantis), а его собрат – каменный воробей (Petronia petronia) населяет более уединенные холмы и обрывы, где также изредка встречается краснокрылый стенолаз (Tichodrorna muraria). По лугам и вблизи речек или даже по самым речкам нами отмечены три вида жаворонков: рогатый (Otocorys elwesi elwesi [Eremofila alpestris elwesi]), хохлатый (Galerida cristata leautungensis) и жаворонок-великан (Melanocoriphoides maxima [Melanocorypha maxima]), водяная оляпка (Cinclus cachmeriensis [Cinclus c. cashmeriensis]),
Из плавающих вместе с нами зимовали стайки серых гусей (Anser anser), турпаны (Casarca casarca [Casarca ferruginea]), пеганки (Tadorna tadorna), большой крохаль – любитель быстрых незамерзающих вод (Mergus merganser) и утки-кряквы (Anas boscas [Anas platyrhyncha]), а из крупных голенастых – цапля белая (Herodias alba [Ardea alba]). В заключение следует упомянуть также о многочисленных фазанах (Phasianus decollatus strauchi [Phasianus strauchi]), населяющих сады или заросли кустарников, а также куропатках (Perdix daurica, Р. sifanica) и больших кэкэликах (Caccabis magna [Alectoris graeca magna]); последние, впрочем, ютятся по серым предгорьям, откуда часто залетают на окраину оазиса каменные или горные голуби (Columba rupestris).
Такому сравнительно длинному перечню птиц совсем не соответствует весьма скудное животное население Гуй-дуя или, точнее, его равнинных и горных окраин, где наблюдались лишь волки, лисицы, зайки, горная пищуха (Lagomys erythrotis [Ochotona erythrotis]) и, наконец, домовая мышь (Mus).
Для более успешного пополнения зоологической коллекции, помимо обычных ежедневных экскурсий, производимых в самом оазисе и его ближайших окрестностях, мною снаряжались и более отдаленные разъезды в горы. Одна из охот в крутых склонах горы Джахар была очень удачной: мои спутники привезли пару рысей и несколько экземпляров интересных птичек: горную завирушку (Accentor collaris tibetanus), Carpodacus dubius и Cinclus przewalskii.
Местные обитатели ко всем нам всегда относились с предупредительной любезностью, а один тангутский тин, повстречав моих сотрудников в горах, даже пригласил их к себе в гости.
На западной окраине оазиса Гуй-дуй, в версте от города, красуется большой субурган-храм, история которого представляет некоторый интерес. По преданию, много лет назад Гуй-дуй ежегодно подвергался сильному бедствию: бурная Хуан-хэ выходила из берегов, затопляла город и тем самым приносила громадный убыток населению. Но вот однажды из Монголии приехал гэгэн Минегэ-тютян-гэлун и заявил всему народу, что прислан сюда богом для спасения Гуй-дуя.
Выстроив субурган-храм, таинственный гэгэн положил под его фундамент великие приношения – чудесные драгоценности, уничтожающие огонь и воду, то есть пожар и потоп. С тех пор Гуй-дуй процветает, разрастается и не знает горя.
В течение двух первых третей октября в Гуй-дуе погода стояла большею частью пасмурная, тоскливая: с каждым днем листья осыпались обильнее, тополя и ивы стояли оголенные, и лишь плодовые деревья сменили свою зеленую окраску на золотисто-красную. Преобладающий холодный северо-восточный ветер все чаще заполнял атмосферу тонкой лёссовой пылью. Мрачные тучи обыкновенно разряжались обильным дождем, а в горах выпадал снег; осадки очищали воздух и открывали приветливые дали. Температура в семь часов утра в тени опускалась до +0,4°С и даже – +0,2°С, но зато днем нередко достигала +6°С, а иногда и +10°С тепла, когда лед на ручьях таял и снова показывались мухи, стрекозы и бабочки.
В такие ясные проблески все двери домов туземцев открывались настежь, и обитатели, как жуки из своих нор, выползали на солнцепек, где проводили время в мирных беседах за несложным ручным трудом.
Последняя треть октября отличалась удивительной прозрачностью, тишиной и приятным, согретым солнцем воздухом (действительно, дни стояли теплые и только по ночам температура падала до –3°С), так что традиционный буддийский осенний праздник в нынешнем году вышел особенно удачным.
Из Синина приехала странствующая
Зрители, среди которых было особенно много женщин и детей, занимали всю внутреннюю часть двора и все соседние плоские кровли; во время действия публика свободно ходила взад и вперед; здесь же сновали продавцы с оладьями, грушами и арбузными семечками. Музыка тем временем гудела и скрипела, в общем нисколько не препятствуя дремоте, которой поддавалась часть присутствующих. Среди местных щеголих невольно обращали на себя внимание несколько нарядных, слегка нарумяненных китаянок, принадлежавших к культурному, богатому классу [267] , и семья – мать и три красавицы-дочери – тангутского князя. Мне особенно нравились оригинальные, пестрые одежды тантуток и их украшение – длинные, убранные серебром и кораллами ленты, спускавшиеся по спине.
267
С «золотыми лилиями» вместо ног. (Примеч. П. К. Козлова)
Закусив во время представления, мы отправились вниз осмотреть храм и внести нашу лепту в виде нескольких лан серебра. Здесь нас встретил тин-гуань и все начальство, пригласившее членов экспедиции откушать вместе с ними прекрасного китайского обеда, при этом китайцы заметили, что если мы будем стоять в толпе, что достоинству русских совершенно не подобает, то и они – чиновники – не посмеют сесть за стол. Обед был сервирован так аппетитно, что мы не заставили себя долго ждать и с удовольствием отведали китайских деликатесов.
Через несколько дней перед самым моим отъездом из Гуй-дуя в Синин и далее в Чойбзэн я имел случай вторично отобедать у приветливого тин-гуаня, державшего себя на этот раз еще более просто и ласково, чем обыкновенно.
В общей сложности месяц, проведенный в Гуй-дуе, тянулся довольно долго; не было той кипучей увлекательной деятельности, к которой мы так привыкли за время путешествия; сравнительно бедная и жалкая зимняя природа не давала пищи наблюдателю, этнографические и зоологические коллекции пополнялись медленно и вяло. Приходилось неоднократно сетовать на то, что известный Далайламский вопрос [268] задержал экспедицию в северо-западной Ганьсу, не позволив ей провести зиму на далеком прекрасном юге [269] .
268
П. К. Козлов имеет в виду, что Далай-лама, приглашавший его в Урге в 1905 г. в Лхасу, еще не вернулся в свою резиденцию. Отъезд Далай-ламы из столицы в 1904 г. был вызван английским военным вторжением. Далай-лама, избегая плена, был вынужден выехать в Северную Монголию, где и провел несколько лет. В это время (в мае 1905 г.) и состоялась первая встреча П. К. Козлова с Далай-ламой.
269
Важно и интересно было свидеться с Далай-ламой здесь, в Амдо, закрепить мое с ним ургинское знакомство и выяснить имевшее быть в будущем новое свидание с выдающимся главою Тибета. (Примеч. П. К. Козлова)
Единственной отрадой путешественников оставалась почта, служившая целыми неделями темой для разговоров. Письма родных и близких друзей бодрили, вливали большую энергию и поднимали на новый успех.
К концу октября отчеты и письма были готовы, и я приступил к снаряжению в легкую поездку по буддийским монастырям Гумбум и Чойбзэн. Несмотря на все старания, багаж вышел довольно громоздкий, так как пришлось захватить Далай-ламские подарки, которые я намеревался передать чиновникам тибетского первосвященника в Гумбуме, и почту, предназначенную для отправки через любезное посредство сининского цин-цая.