Тибетское пророчество
Шрифт:
У мистера Лэмберта было еще одно увлечение, которое поначалу меня удивляло. Каждый четверг он проводил четыре-пять часов по вечерам в главной усадьбе за игрой в «вист» со сквайром Тарлтоном, майором Эллиотом и отошедшим от дел инженером по имени Мэтли, очень богатым жителем Крэнвуда. Играли они на деньги, и мистер Лэмберт всегда выигрывал. Объяснялось это тем, что вист – игра математическая, а у него был именно такой склад ума. Мистер Лэмберт четко запоминал все карты, которые вышли, и мог сообразить, какие находятся на руках у игроков.
Среди помещиков ходили неодобрительные
Однажды за завтраком, после очередного вечера, проведенного за вистом, Элинор сказала:
– Я никак не могу понять, почему ты этим занимаешься, отец. Ведь по натуре ты совсем не игрок. Вот сквайр – да, он человек азартный, все время заключает какие-то пари. Полагаю, таков же и мистер Мэтли, но его я едва знаю. Несомненно, майор Эллиот играет только для того, чтобы угодить сквайру, нравится это ему самому или нет. Но у тебя совсем не такой характер, отец.
Мистер Лэмберт поставил чашку с кофе, откинулся на стуле и добродушно улыбнулся.
– Дорогая Элинор, любой мужчина хочет хоть немножко быть в чем-то бунтарем, предаваться хоть какому-нибудь маленькому пороку, ну вот я и предаюсь. Я люблю сражение умов, а то, что мы играем на деньги, добавляет остроту игре, в которую, прости за нескромность, я играю гораздо лучше моих товарищей. Именно поэтому мне удается получать удовольствие за их счет, и я не имею ни малейшего намерения отказываться от того, что и выгодно, и приятно.
– Я не сказала, отец, что ты должен от игры отказаться. Я сказала только, что не понимаю, почему ты это делаешь.
Мистер Лэмберт вновь одарил нас улыбкой.
– Ну, теперь я объяснил. Я делаю это, потому что ненавижу совершенство и желаю, чтобы на моей во всем остальном безупречной добродетели было хоть одно маленькое пятнышко. Кроме того, это акт милосердия по отношению к преподобному Хьюберту Уилеру, который иначе бы лишился темы для трех воскресных проповедей ежегодно.
Я расхохоталась, а Элинор воскликнула:
– Джейни, ты его поощряешь! – но сама она при этом тоже улыбалась.
Летом Элинор по крайней мере раз в месяц устраивала небольшой прием в саду. В более холодное время она проводила то, что мистер Лэмберт шутливо называл "суаре Элинор", сама же она именовала их "музыкальными вечерами". На них приходили гости из Ларкфельда и окрестных деревень, и все мы собирались в большой круглой комнате для танцев.
Элинор была хорошая пианистка, а мистер Лэмберт прекрасно играл на виолончели, но развлекали гостей не только они. У Дороти Уилер, коренастой дочери викария, было чудное
Атмосфера на подобных вечеринках была непринужденная. Сначала – немного музыки, а потом наши новые служанки с помощью деревенских девушек, специально нанимавшихся для таких случаев, подавали закуски. Затем опять играли или пели, после чего гости могли поболтать о том о сем, и завершалось все снова музыкой.
На втором году моей жизни в "Приюте кречета" Элинор пригласила молодого человека давать мне уроки игры на скрипке, но хотя я очень старалась, оказалось, что у меня нет ни малейших музыкальных способностей, и через несколько месяцев Элинор отказалась от услуг учителя. В тот вечер за ужином она заявила:
– Джейни, я никогда в жизни не смогу понять, как такая сообразительная девушка, как ты, которая к тому же любит музыку, может делаться настолько бестолковой, когда нужно прочитать простейшую нотную строку.
– Элинор, милая, мне очень жаль. Похоже, ноты с бумаги просто не доходят до меня.
– Отлично сказано, – заметил мистер Лэмберт, поднимая глаза от жареного ягненка. – Весьма удачное описание умственного процесса, или, точнее говоря, отсутствия такового. Весьма прискорбно, однако. Знаете, мне бы так хотелось, чтобы у нас в округе кто-нибудь умел играть на арфе. Как ты думаешь, Джейни, может, с арфой у тебя получится лучше?
– Боже упаси! – воскликнула Элинор. – После того, что она вытворяла с четырьмя струнами, неужели ты собираешься подпустить ее к сорока?
Мы все рассмеялись. В те счастливые времена в "Приюте кречета" мы смеялись много и часто, особенно когда мне удалось преодолеть проблемы и неловкость, которые я испытывала первое время после того, как перебралась из помещений для прислуги в господские.
Если бы меня попросили ответить, когда именно во мне произошла перемена, когда я впервые поверила в успех странного начинания Элинор и мистера Лэмберта, то я назвала бы первый прием в саду, устроенный Элинор для местных землевладельцев после того, как мне исполнилось шестнадцать. Там я впервые была официально представлена публике. Конечно, об «индийской» девушке, которую поселили у себя Лэмберты, ходило немало разговоров, но в тот день мне предстояло официально занять определенное место в обществе, если оно меня примет. А я прекрасно знала, что отнюдь не все настроены по отношению ко мне благожелательно.
В день приема я была так испугана, что все время боялась упасть в обморок, что со мною в жизни не случалось. На мне было шелковое платье цвета зеленого яблока с кружевным воротником «берта», из которого вокруг моей шеи поднималась кремовая шемизетка. Элинор удивилась, узнав, что мне известны названия различных частей дамского платья, но ведь я провела немало времени, переделывая наряды, собранные для приюта прихожанами.
По совету Элинор я продолжала носить волосы короче, чем большинство девушек. Она сама их мне подстригала.