Tier
Шрифт:
«Она была папенькиной дочкой, которая всегда получала все, что только пожелает. И вот, она пожелала Круспе. И это сгубило ее, как некогда любопытство сгубило кошку».
Подумав об этом, Моника непроизвольно растянула губы в грустной улыбке. Как же тяжело!
Девушка решила выкинуть всю мешающую тяжесть из головы, болевшую немилосердно тупой, пульсирующей болью. Хотелось забыться, заснуть… А еще хотелось, чтобы хоть кто-нибудь вспомнил о ней, зашел в палату, нежно поцеловал в лоб и сидел рядом долго-долго, держа ладонь
«Я никому не нужна…», — подумала Райан, и слезы вновь брызнули из опухших глаз. Это вымотало ее окончательно, и, прежде чем соленая капля, соскользнув с виска, впиталась в белую ткань наволочки, Моника уже спала.
========== Утешение души моей… ==========
Монике снился очень приятный сон: словно она лежала на мягкой перине, одетая в древнегреческую тогу, пощипывала кисть винограда, отправляя сладкие бубушки в рот, а вокруг нее суетились рабы: кто-то держал кубок с вином, кто-то делал массаж ступней, кто-то махал опахалом из страусиных и павлиньих перьев… А кто-то делал весьма приятный массаж головы, ероша волосы и касаясь кончиками пальцев кожи. Это было настолько приятно, что девушка не сдержала стон удовольствия и проснулась.
Еще не открывая глаз, она почувствовала, что сон, вроде как продолжается, ибо раб, делающий массаж, все еще его делал. Но, вот ведь, других и в помине не было — лишь мрак и пустота. Это озадачило Монику, и она открыла глаза. Открыла — увидела Пауля — закрыла. Офигела. Опять открыла, но теперь не полусонно, как в первый раз, а широко, испуганно.
— Вы? Вы? ..
— Спокойно, фрейлейн Моника, вам нельзя нервничать, — заметил Ландерс, продолжая перебирать пальцами волосы девушки, выбившиеся из-под марлевой повязки.
— Э-э-э… — только и выдавила Райан, во все глаза глядя на Пауля в белом халате.
«Надо же, совсем недавно думала, что никому не нужна, а тут такое!» — подумала девушка и привстала на кровати, игнорируя поднявшуюся волной тошноту и головокружение.
— Не вставайте! — всполошился Ландерс, чуть привстав со стула, но Моника отмахнулась и села прямо, не отводя взгляда от Пауля.
— Я, наверное, сплю.
— Не-а, — мужчина присел на краешек стула, с улыбкой глядя на пациентку.
— Тогда, может, очередная шутка? — допытывалась Райан, надеясь обнаружить подвох. Но он, как назло, не находился.
— И снова мимо!
Пауль взмахнул руками, имитируя промах, и Моника хихикнула. Ландерс подмигнул и снова растянул губы в улыбке. Затем, нимало не интересуясь разрешениями пациентки, пересел на краешек кровати. Девушка интуитивно отодвинулась подальше, и Пауль тихо поинтересовался:
— Я что, настолько тебе неприятен?
— Да нет, просто…
— Просто «что»? — мужчина решил сегодня стать настырней, чем обычно.
— Я о том, на что я вам сдалась? Провинциалка, горничная, сомнительная солистка в сомнительной группе… — Моника
— И что?
«Вот уж правда: два слова, о которые разбиваются любые доказательства».
— Да ничего, — со вздохом ответила девушка.
— А вот теперь давай начистоту. Мне уже не двадцать лет, я уже давно достиг того, чего хотел в этой жизни. Точнее, большую часть. И, если честно, мне уже давно надоело стебаться над Думом, что он никак не остепенится.
Моника заинтересованно подняла брови вверх:
— Что-то мне не очень нравятся эти намеки, мистер Хирше.
Пауль чуть не скатился с кровати:
— Меня уже сто лет как не называли так. У меня другая фамилия.
— Да я в курсе. Хотела тоже вас шокировать, — хмыкнула Райан. — Продолжайте, я слушаю.
Ландерс пододвинулся поближе, так, что Моника почувствовала исходящее от него тепло и аромат дорогого парфюма. Что-то внутри ее затрепетало, и кровь мгновенно прилила к щекам.
— Мне нравится, когда ты смущаешься. Готов смущать тебя вечно…
И, словно демонстрируя все свои намерения, Пауль стал медленно наклоняться к девушке. Райан молча ожидала апогея. Вот она уже почувствовала, как частое горячее дыхание Пауля опалило ее щеки, и прикрыла глаза.
«Будь что будет…»
Сухие горячие губы легко коснулись ее, и в этот момент раздался деликатный стук в дверь. Ландерс отпрянул, буркнув какое-то ругательство, и в комнату тут же вошли Ульрика с Кристофом. На Шмидт лица не было — осунувшаяся, бледная. Моника, мигом забыв о находящихся в комнате музыкантах, потянулась к Ули. Та села на кровать, и они крепко обнялись, заплакав.
Мужчины, неловко потоптавшись на месте, вышли из палаты, оставив подруг наедине со своим горем.
— Шнай, ты козел! — прямо и от души заявил Ландерс, едва они оказались в коридоре.
Кристоф чуть не поперхнулся:
— Чего это?
— Между мной и Моникой только что такая искра проскочила! Оранжевая, яркая, как звезда с неба! А тут вы с Ульрикой…
— Нет, Ландерс. Это не искра. Это белочка, — произнес Кристоф и впервые за весь день рассмеялся. На него тут же неодобрительно покосились медсестры, проходившие мимо. Быстро извинившись, Шнайдер вновь повернулся к насупленному Паулю.
— Сам ты белочка! — уже тише произнес экс-Хирше.
— Не, это по части Круспе! — барабанщик сам себе удивился. — Нашел время для шуток!
— Да ну тебя, задрал…
Пауль махнул рукой и удалился. Кристоф с удивлением посмотрел вслед его ссутулившейся фигуре, затем, недоуменно пожав плечами, бросился следом.
— Эй, подожди… Чего ты так завелся-то? Давно я тебя не видел таким расстроенным.
— Нет, ну, а что? — Ландерс повернулся, картинно взмахнув руками. — Я ему, понимаешь, душу изливаю, а он ржет, как конь. Шнайдер, будь добр, свали нафиг, дай успокоиться.