Тигана
Шрифт:
Алессану луна светила в спину, поэтому глаз его не было видно. Несколько мгновений слышны были лишь ночные звуки леса: шелест листьев на ветру, шорох травы, сухое потрескивание лесной подстилки, быстрое хлопанье крыльев в ветвях соседнего дерева. Где-то к северу от них закричал мелкий зверек, а другой отозвался.
Алессан ответил:
— Потому что я знаю ту мелодию, которой его научил в детстве отец, и знаю, кто его отец, и он не из Азоли. Катриана, дорогая моя, дело не только в музыке, что бы ты ни думала о моих слабостях. Он — один из нас, дорогая. Баэрд, испытай его.
На сознательном, рациональном уровне Дэвин
Когда же он обернулся к Баэрду и увидел его потрясенное лицо, ему не стало легче. Даже при все искажающем свете луны было видно, как сильно побледнел Баэрд.
— Алессан… — начал было Баэрд охрипшим голосом.
— Ты мне дороже всех, живущих в этом мире, — сказал Алессан, спокойно и серьезно. — Ты мне больше, чем брат. Я ни за что на свете не причинил бы тебе боли, особенно такой. Никогда. Я не задам вопроса, пока не буду уверен. Испытай его, Баэрд.
Но Баэрд все еще колебался, от чего тревога Дэвина только усилилась; он все меньше понимал, что происходит. Правда, было ясно, что для других все происходящее имело огромное значение.
Долгое мгновение никто не шевелился. Наконец Баэрд, осторожно ступая, словно изо всех сил стараясь сохранить самообладание, взял Дэвина за локоть и отвел его на десяток шагов в глубину леса, к маленькой прогалине среди деревьев.
Он аккуратно опустился на землю, скрестив ноги. После секундного колебания Дэвин сделал то же самое. Ему ничего не оставалось, как только следовать по указанному ему пути, и он понятия не имел, куда этот путь ведет. «Не на той дороге, по которой я иду», — вспомнил он слова Катрианы, сказанные во дворце сегодня утром. Он сжал ладони, чтобы не дрожали руки; его окутывал холод, не имеющий отношения к ночной прохладе.
Он слышал, что Алессан и Катриана идут следом за ними, но не оглянулся. В данный момент важнее всего было то огромное, что бы это ни было, что возникало в глазах Баэрда. Светловолосый мужчина до этого мгновения казался таким уверенным в себе и вдруг, как это ни абсурдно, стал страшно уязвимым. Человеком, которого можно погубить с пугающей легкостью. Внезапно, во второй раз за этот долгий день, Дэвин почувствовал, что входит в страну грез, оставив позади простые, четкие границы дневного мира.
И в этом настроении, в голубом свете Иларион, он услышал, как Баэрд начал свой рассказ. В тот первый раз он услышал его как волшебное заклинание, которое было соткано из слов, взятых из провалов в пространстве его детства. В конечном счете так оно и было.
— В тот год, когда Альберико захватил Астибар, — говорил Баэрд, — пока провинции Тригия и Чертандо готовились бороться с ним каждая в одиночку, перед падением Феррата, Брандин, король Играта, напал на полуостров с запада. Он привел свой флот в Большую гавань Кьяры и захватил остров. Захватил без труда, так как Великий герцог убил себя, увидев, как много кораблей приплыло из Играта. Это, я думаю, тебе известно.
Он говорил тихо. Дэвин поймал себя на том, что наклонился вперед, стараясь расслышать. В кустах за его спиной сладко и печально пела триала. Алессан и Катриана не издавали ни звука.
— В тот год полуостров Ладонь превратился в поле боя в чудовищной игре равновесия между силами Играта и Империи Барбадиор. Ни одна из них не могла позволить другой свободно править на полуострове. Это была одна из причин появления Брандина. Другая, как мы потом узнали, была связана с его младшим, самым любимым сыном, Стиваном. Брандин из Играта хотел создать второе королевство, которым правил бы его сын. Но получилось не так…
…Триала продолжала петь. Баэрд замолчал и прислушался, словно ее прозрачный голос, нежнее, чем у соловья, отражал его собственные чувства.
— Жителей Кьяры, пытавшихся организовать сопротивление, перебили на склонах горы Сангариос. Вскоре после этого Брандин захватил провинцию Азоли. Слава о его могуществе опережала его. Он был очень силен в магии, сильнее даже, чем Альберико. И хотя у него было меньше солдат, чем у барбадиоров на востоке, его воины были больше ему преданы и лучше обучены. Потому что Альберико был всего лишь богатым, честолюбивым мелким вельможей Империи и использовал наемников, а Брандин правил Игратом и взял в поход отборных солдат своего королевства. Они почти без усилий двигались на юг через Корте, одну за другой побеждая армии каждой провинции, потому что в тот год каждая провинция действовала обособленно. И после тоже.
В отстраненном голосе Баэрда прозвучала ирония.
— Из Корте сам Брандин повернул на восток с меньшей частью своей армии, чтобы встретить Альберико в Феррате и остановить его там. Он послал Стивана на юг, на захват последней свободной провинции запада, а затем он должен был соединиться с ним в Феррате и вместе сражаться против барбадиоров в битве, которая, как они все ожидали, решит судьбу Ладони. Это было ошибкой, хотя тогда, восемнадцать лет назад, он не мог знать об этом. Он только что высадился на полуострове и не знал характера различных провинций. Мне кажется, он хотел дать Стивану самому почувствовать вкус лидерства. Он отдал ему большую часть армии, полагая, что сможет сдерживать Альберико своей колдовской силой до подхода остальных.
Баэрд сделал паузу, его голубые глаза смотрели куда-то внутрь себя. Когда он заговорил снова, тембр его голоса изменился; Дэвину показалось, что он отражает много разных чувств, и все они давние, и все полны печали.
— На берегу реки Дейзы, — продолжал Баэрд, — почти на полпути между Чертандо и морем у Корте, Стиван столкнулся с самым яростным сопротивлением, с каким не встречались прежде на Ладони армии захватчиков. Жители последней провинции во главе с принцем — эти гордые люди всегда называли так своего правителя — встретили игратян, и остановили их, и отогнали от реки назад с тяжелыми потерями для обеих сторон.
И принц Валентин, принц той провинции, которую ты знаешь под именем Нижний Корте, сразил Стивана Игратского, любимого сына Брандина, на берегу реки, на закате, после страшного дня, полного смертей.
Дэвин почти ощущал в его словах горький привкус этой старой боли. Он увидел, как Баэрд в первый раз бросил взгляд туда, где стоял Алессан. Никто из них не сказал ни слова. Дэвин неотрывно смотрел на Баэрда. Он сосредоточился так, словно от этого зависела вся его жизнь, ловил каждое слово, словно оно было кусочком драгоценной мозаики, занимающей свое место в памяти, которой он так гордился.