Тигр в стоге сена
Шрифт:
Время было предобеденным и почти все работники управления стремительными ручейками текли в столовую. Приходько знал, что Сухой часто задерживается в кабинете и спускается покушать минут за пять до окончания перерыва. Он коротко стукнул в дверь кабинета начальника секретариата и тут же шагнул через порог.
Глеб Аркадьевич никого не ждал и собирался выходить из кабинета. Он удивленно вскинул свое крупное, породистое лицо, но Приходько опередил его:
– Я отниму у вас только три минуты, оставшиеся до перерыва. Я приехал издалека по неотложному
Сухой стремительно перенес мощное, тяжелое тело за стол и опустился в свое кресло. Он бросил взгляд на часы, а гость, открыв дипломат, включил на всякий случай глушилку и достал диктофон. Густые брови Сухого полезли вверх, но услышав первые слова Васильевой, опустились вниз. Квадратный подбородок дрогнул и Глеб Аркадьевич, сжав обеими руками подлокотники, стал медленно подниматься.
– Вы хотите сказать, что Иван Петрович спокойно перенесет рассказ Аси Васильевой, – в голосе Приходько звучала насмешка, – а Егор Кузьмич прикажет увековечить вашу память возведением бюста на родине?
Грузное тело Сухого, приподнявшееся в кресле, так и осталось в этом неудобном положении. Его лицо покрылось красными пятнами, а воздух с тяжелым хрипом едва пробивался сквозь пересохшие губы.
– Положите под язык таблетку «Эренита», – гость скользящим движением запустил по полированной поверхности стола пакетик с лекарством. Это лучше, чем валидол, которым вы обычно пользуетесь.
Сухой тяжело опустился в кресло. Его дрожащие пальцы с трудом выдавили из-под фольги таблетку. Он положил ее в рот и привычно причмокнул губами.
– Ну, вот и хорошо. Мне нужна разовая информация, о которой никто не узнает, более того, я обещаю, что она не покинет пределов Союза и не попадет в прессу. Вы удовлетворите мое любопытство, запись мы сразу сотрем и я поклянусь забыть о вас, как, впрочем, – Приходько широко улыбнулся и поправил очки, – и вы обо мне. Я о вас много знаю и уверен, что ваше рациональное мышление поскажет вам единственно верное решение.
– Это все бред… У вас нет свидетелей… Я был пьян..
– Вы еще добавьте, что ничего не помните, – в голосе Приходько появилась жесткость, не вязавшаяся с красным носом и мелкими бусинками глаз, почти не видных из-за толстых стекол очков. – Свидетели есть, но в вашем случае это уже не играет никакой роли. Или я не прав?
Сухой опустил голову и принялся что-то разглядывать на полированной столешнице.
– Итак, – тоном, не терпящим возражений, проговорил гость, – мне нужен отчет или стенограмма доклада начальству после поездки в Душанбе этого человека.
Приходько положил перед Сухим несколько фотографий Никитина.
Хозяин кабинета, взглянув на них, чуть слышно застонал.
– Возьмите себя в руки, – Приходько чуть не хлопнул по столу, – у меня нет времени оказывать вам медицинскую помощь.
– Это секретные данные, – пролепетал Глеб Аркадьевич.
– Да вы что? – Ерничая, улыбнулся Приходько.
Сухой,
– У меня есть не расшифрованная стенограмма его доклада начальнику управления…
– Давайте, я взгляну на нее.
Дрожащие пальцы хозяина не сразу смогли попасть ключом в замочную скважину и Приходько, строго контролировавшему время, захотелось помочь этому насмерть перепуганному человеку, но он сдержал себя.
– Вот, – Сухой положил на стол несколько листов белой бумаги, испещренных значками скорописи, – только их нельзя выносить из кабинета.
Приходько поднял палец, призывая мужчину к молчанию и, проглядывая листы, стал медленно переворачивать их один за другим. Положив седьмой лист, который лежал последним, в папку, он отодвинул их в сторону владельца и поднялся.
– Прощайте и забудьте обо всем.
Проверясь и скользя в толпе, покупателей ГУМа, Приходько снял очки, отклеил нос, положил портфель в пестрый полиэтиленовый пакет и выбросил серую шляпу. Из магазина вышел подтянутый человек средних лет в модном плаще. Его никак нельзя было принять за приезжего с севера, только что выходившего из ЦК. Медленно прогуливаясь по Москве, он на театральной площади спустился в метро и поехал в Медведково.
На следующий день Приходько встретился с Чабановым.
Леонид Федорович только на два дня вылетал домой, чтобы похоронить жену и поговорить со следователем. Все остальное время он почти безвылазно жил у Шамаханской царицы, сплетая московскую сеть и ожидая информацию Приходько. Дочери он сказал, что после смерти матери, не может жить в старой квартире и попросил ее подобрать место для строительства дома на две семьи. Дочь с затем решили жить на берегу реки, вблизи соснового бора. Теперь там спешным порядком возводился двухэтажный коттедж для Чабанова и семьи его дочери.
Чабанов и Приходько сидели в уютном кабинетике небольшого ресторанчика. Он был свежеотделан деревом, и Леонид Федорович наслаждался запахом хвои и древесной смолы. Негромкая музыка лилась со стен, подсвеченных неярким, теплым светом. Обслуживание было ненавязчивым и почти незаметным. Когда они перешли к десерту и закурили, Приходько протянул Чабанову небольшую пачку бумаги, сложенную в три узкие полосы.
– Это то, о чем вы просили.
Леонид Федорович развернул листы, и Приходько удивился скорости, с которой он их читал.
– Такое тоже может быть? – Чабанов свернул и положил листы в карман.
– Что вы имеете в виду?
– Чтобы на таких тонах общались с Москвой?
– Это как раз то, о чем мы говорили с вами в прошлый раз – разложение государства достигло предела. Еще два года назад все кончилось бы для этого генерала КГБ в лучшем случае автомобильной аварией, в худшем – расстрелом, а сейчас…
– Москва пойдет на предложение Душанбе?
– Пятьдесят процентов от прибыли – сумма так огромна, что никто и никогда не выпустит ее из рук, даже если это вызовет кровопролитие.