Тигрица

Блейк Дженнифер

Да, Кастеляр был прав. Все, что он с ней сделал, он сделал с ее молчаливого согласия. Как перезрелый, истекающий соком плод на ветке, она ждала только его протянутых рук, чтобы с готовностью упасть в них. Она ни на секунду не задумалась о последствиях. Похоже, она вообще ни о чем не задумывалась тогда и не испытывала ни тревоги, ни беспокойства, одно лишь томительное жгучее желание — такое сильное, какого она еще никогда не чувствовала и против которого у нее не было никакого противоядия.

Может быть, Рафаэль прав, и она действительно пытается защититься от него с помощью ненависти? И если да, то кого она ненавидит сильнее — его или свою собственную глупую слабость?

Она

хотела его тогда, но еще сильнее Джессика хотела его сейчас. Всего несколько минут назад, когда он прижимал ее к себе и глядел прямо в глаза, ей достаточно было бы самой малости — легкого поцелуя, тихого ласкового слова, — чтобы она снова уступила ему, снова стала слабой и покорной, как в ту жаркую ночь в Рио. Она должна быть счастлива, что Кастеляр ничего не заметил и что ей хватило сил спрятать от него свои подлинные чувства.

Но почему из всех мужчин, встречавшихся на ее пути, именно он стал ее первым любовником? За всю свою жизнь Джессика еще ни разу ни в кого не влюблялась, если не считать одного-двух увлечений еще в подростковом возрасте и, как и следовало ожидать, благополучно канувших в Лету. Прошло несколько лет с тех пор, когда от близости мужчины ее сердце билось быстрее, и сейчас Джессика даже не могла припомнить, когда в последний раз она готова была из-за мужчины позабыть про осторожность и здравый смысл. И вот это случилось. Что же такого было в Кастеляре, что довело ее до такого состояния?

Он назвал это физическим влечением. Судя по всему, сам Кастеляр тоже испытывал нечто в этом роде. При желании это могло быть ей некоторым утешением.

Джессика неопределенно хмыкнула, передернув плечами. Влечение так влечение… Она, во всяком случае, собиралась впредь держать себя в узде, противопоставляя алхимии гормонов свою собственную волю и решимость. Она не верила в неодолимую, всепоглощающую страсть, способную превращать императоров в рабов и рабов — в могущественных владык. В Рио она допустила оплошность, но теперь ей казалось, что страсть здесь ни при чем. Просто в промежутке между двумя его прикосновениями она приняла пусть неверное, но сознательное решение, и это представлялось ей самым ужасным. Здравый смысл, которым Джессика всегда гордилась, подвел ее, а может быть, оглушенная ромом и грохотом самбы, она сама не прислушалась к голосу разума, в какое-то роковое мгновение поддавшись атмосфере вседозволенности и тайны. Она дала себе послабление и допустила до себя первого попавшегося мужчину, наивно полагая, что эта маленькая шалость не будет иметь для нее никаких последствий, и вот чем это обернулось!

Да, ей следовало тысячу раз подумать, прежде чем решаться на такое. И все же Джессике продолжало казаться, что ее ложный шаг не принадлежит к числу необратимых, фатальных и что ей совсем не обязательно расплачиваться за свою ошибку всю оставшуюся жизнь. Она непременно найдет какой-нибудь выход, нужно только успокоиться и как следует подумать.

К тому времени, когда Джессика вернулась в Новый Орлеан, уже совсем стемнело. Усталость давала о себе знать, и она ощущала себя совершенно разбитой. Усугубляли ее состояние чувство стыда и недовольство собой. Она так и не решилась сказать деду, что отказала Кастеляру; оставшись вдвоем, они просто обсудили между собой его неожиданное предложение, и Джессика обещала подумать. Разумеется, она понимала, что это — обычная отговорка, не слишком оригинальный способ отложить на потом принятие важного решения, но ей казалось, что на сегодня с нее хватит споров и столкновений. Если бы Джессика сообщила деду о своем нежелании иметь с Кастеляром что-либо общее, он непременно

потребовал бы объяснений, и тогда, вынужденная в спешке подыскивать подходящие аргументы, она могла случайно проговориться о том, что ей хотелось скрыть любой ценой.

Поэтому, разговаривая с дедом, Джессика постаралась отвлечь его внимание, рассказав ему о проблемах с таможней и о контрабанде наркотиков, к которой, возможно, причастны члены экипажа одного из принадлежащих «Голубой Чайке» судов. Как она и ожидала, Клод Фрейзер самым решительным образом высказался против того, чтобы компания сама осуществляла жесткие полицейские меры в отношении своих наемных работников, но нарываться на штраф и осложнять отношения с таможней ему тоже не хотелось. В конце концов он согласился оставить решение вопроса на усмотрение Джессики и Кейла с условием, что они не будут предпринимать никаких серьезных мер без крайней необходимости. Что ж, хоть какой-то положительный результат прошедшего воскресенья.

Ее обычное место на стоянке на улице Дюмейн оказалось занято. Джессика объехала почти целый квартал, ища место для парковки, но не нашла. Устало чертыхнувшись, она свернула на платную стоянку на улице Шартрез и, оставив машину там, пошла домой пешком.

Погода так и не улучшилась: вместо проливного тропического ливня пошел холодный, моросящий дождь, грозивший затянуться до утра, и тротуары Латинского квартала были пустынны и темны. Потоки грязной воды, несущейся вдоль водосточных желобов, превращали каждый переход улицы в довольно опасное предприятие, и Джессике приходилось прыгать с одного неглубокого места на другое, одновременно высматривая редкие машины, грозившие окатить ее с головы до ног. Ее большой «двуспальный» зонт — единственный пригодный для зимы в Новом Орлеане — позволял ей сохранить одежду достаточно сухой, но он существенно ограничивал ее поле зрения, и Джессика уже дважды оступалась на мокрой мостовой.

Отперев тяжелую дверь подъезда, Джессика шагнула в полутемный вестибюль, из которого вела к ее квартире крутая каменная лестница. Здесь она остановилась, чтобы стряхнуть с зонта воду и сложить его. Джессика как раз убрала ключ в сумочку и переложила зонт из левой руки в правую, когда за спиной ее раздались быстрые шаги. Машинально обернувшись через плечо, Джессика успела заметить только темную фигуру мужчины, который стремительно мчался прямо на нее. В следующее мгновение Джессика ощутила сильный толчок в спину и, не устояв на ногах, упала.

Зонт вырвался у нее из рук и отлетел куда-то в угол. Колено пронзила острая боль, а ладони, которые она в последний момент выбросила перед собой, обожгло болью.

Прежде чем Джессика успела пошевелиться, мужчина уже навалился на нее всей своей тяжестью и прижал к холодным и шершавым плитам пола. Джессика попыталась крикнуть, позвать на помощь, но лишь беззвучно разевала рот, не в силах произнести ни звука. Во время падения воздух с шумом вырвался у нее из легких, и она никак не могла перевести дух. В глазах у Джессики потемнело, но она успела почувствовать острую боль, когда нападавший резким движением заломил ей руку назад.

Должно быть, на мгновение она лишилась чувств. Придя в себя, Джессика слабо дернулась, и мужчина, прижимая ее коленом, низко склонился над ней. Слюнявые полные губы нашли в полутьме ее рот и впились в него грубым поцелуем.

Боль и отвращение, охватившие Джессику, были столь сильны, что ее едва не стошнило. Рванувшись изо всех сил, она резким движением подняла голову и с удовлетворением почувствовала, как ее лоб врезался в переносицу нападавшего. Тот на мгновение отпрянул, и Джессика попыталась сбросить его с себя.