Тихая застава
Шрифт:
Собаку откинуло от хозяина метров на десять, она ударилась о мерзлые, с острыми ледяными сколами-гранями валуны и отлетела на дорогу. Заскулив, еще живая, все соображающая понятливым собачьим умом, она поползла к хозяину, но в нее снова попало несколько пуль длинной прицельной очередью. Чара распласталась среди грязного жидкого снега, дернулась в последнем движении, в броске к жизни, к хозяину, заскулила жалобно, по-детски тоненько, и затихла.
Эта очередь зацепила и Панкова, уже мертвого, развернула его спиной к дороге, сверху на капитана упало
– Товарищ капитан! – послышался из-за камней крик Дурова.
Пулемет Дуров отбросил в сторону, затвор сунул себе в карман – патронов все равно больше не было, потом, понимая, что душманам пулемет нельзя оставлять даже без патронов, а нести его тяжело, ухватил за дуло, размахнулся широко и что было силы хрястнул о камни.
Затем ударил еще раз и еще, потом подсунул под валун и постарался переломить по казенной части пополам. Можно было подложить под пулемет гранату и рвануть – разлетится, как миленький, но лишней гранаты у Дурова не было, а те две, что он держал, как неприкосновенный запас, на всякий случай, с которыми не расставался даже ночью, значили для него много больше, чем НЗ, от этих гранат зависела его жизнь.
– Товарищ капитан! – вновь звонко, по-мальчишески горласто выкрикнул Дуров, замер на мгновение, прислушиваясь, подаст капитан голос в ответ или нет. Все поняв, вскрикнул жалобно, давясь собственным криком, помотал неверяще головой. – Нет, товарищ капитан!
Панков лежал, не двигаясь, в прежней позе, сверху на него падал снег. На голос Дурова, поняв, что произошло, поднялись душманы, неспешно, кучно, заполонив собою все пространство дороги, – так, что снегу стало тесно, – двинулись вверх.
– Ну, идите сюда, идите, – звонким голосом позвал Дуров душманов, – подходите ближе! Я вам сейчас покажу, что такое дружба народов в действии, я покажу вам, как предавать братьев! Мало вы сидели на нашей шее, мало? Ну, подходите, подходите! – Дуров выдернул из автомата опустевший рожок, вставил новый, спаренный, перевязанный синей липучкой. – Подходите! Мы знатной компанией отправимся на тот свет. Вместе отправимся!
Он снял с пояса две «лимонки», положил их на камни.
– Ну, ближе, господа в галошах, ближе!
Дуров выждал еще немного, – лицо его от напряжения покрылось потом, руки подрагивали, – потом приложился к автомату и дал длинную неэкономную, как из пулемета, очередь, сбил с ног нескольких душманов, шедших впереди, смешал этот заведенный, громко вопящий вал, затем перевел «калашников» на одиночную стрельбу и стал отщелкивать душманов по очереди – он бил азартно, заведенно, иногда промахивался, иногда попадал, бормотал что-то про себя, словно сумасшедший…
Сержант сделал то, что с малым запасом патронов сделать было практически невозможно, – остановил атаку.
Выстрелов он не слышал, хотя раза два пули просвистели около его головы, обдали нехорошим жаром, – все звуки забивала внутренняя боль, забивали усталость, медный грохот, прочно застрявший у него в ушах, дырявое сипенье легких, еще что-то, в чем он не мог разобраться – не до того было, гранаты на бегу больно колотили его по боку, постукивали тупо друг о дружку. Около большого, за который можно было встать в рост, камня он остановился, оглянулся назад и резко нырнул в сторону, за камень, в спасительное укрытие.
Подумал о том, что в одиночку он вряд ли сможет оторваться от душманов. А вообще – как повезет. Удастся остаться в живых – он будет благодарен Богу, судьбе, звездам своим, ангелу-хранителю, всем, кто переживает и молится за него, не получится – тогда что ж…
Минут через семь вал душманов снова возник из редеющей пелены падающего снега.
– Ну, блин, опять вы? Ну, ближе, ближе! – заведенно пробормотал Дуров. – Еще ближе!
Он подпустил душманов близко, но не настолько, чтобы можно было воспользоваться гранатами, ударил, как и в прошлый раз, длинной прицельной очередью, стиснул яростно зубы, словно давил челюстями железо, и просипел смято:
– Эт-то вам за капитана, г-гады, это вам за нашу тихую заставу, это вам за то, что вы все испохабили… За убитых ребят, за Трассера, за издевательства! Это вам за все, за все, за все!
Дурову и в этот раз удалось остановить душманов. Снег – слабенький, гаснущий, вместо того чтобы угаснуть совсем, неожиданно воспрянул духом и повалил с прежней силой – падал он густо, обвально, в пяти шагах ничего нельзя было увидеть, все растворилось в неприглядной холодной плоти, снег давил, сплющивал пространство, в нем Дуров ощущал себя, как в могиле. Отстрелявшись, он снова побежал по дороге вверх, к перевалу, до которого осталось совсем немного, чтобы скоро покатиться вниз, но не знал, дотянет до перевала или нет, – душманы могут подстрелить его гораздо раньше и тогда своей горькой судьбой он сравняется с капитаном, с Трассером, с десантником, оставшимися лежать убитыми в пулеметном гнезде. Сержант поднимался по дороге к перевалу, отстреливался, когда по нему начинали вновь бить из автоматов, делал короткие перебежки, исчезал в снегу, затем возникал вновь, одинокий, угрюмый, страшный, и душманы никак не могли приблизиться к нему, взять и бесились от этого, и редели их ряды… Потом Дурова не стало видно, он исчез.
А снег все падал и падал. Это был чужой снег. Такого снега в России не бывает.
1992–1996 гг.