Тихий Дон (Книги 3 и 4)
Шрифт:
– А что?
– Иногородних все жмут. Кто с красными ушел, так из ихних семей баб сажают, девчатишек, стариков. Сваху мою за сына посадили. А это вовсе ни к чему! Ну хучь бы вы, к примеру, ушли с кадетами за Донец, а красные бы вашего папашу, Пантелея Прокофича, в кутузку загнали, - ить это же неправильно было бы?
– Конечно!
– А вот тутошние власти сажают. Красные шли, никого не обижали, а эти особачились, остервились, ну, удержу им нету!
Григорий встал, чуть качнулся, потянувшись к висевшей на кровати шинели. Он был лишь слегка пьян.
–
– Вы куда, Григорь Пантелевич?
– Не твое дело! Давай, что сказал.
Григорий нацепил шашку, маузер, застегнул и подпоясал шинель, направился прямо на площадь, к тюрьме. Часовой из нестроевых казаков, стоявший у входа, было преградил ему дорогу.
– Пропуск есть?
– Пусти! Отслонись, говорят!
– Без пропуску не могу никого впущать. Не приказано.
Григорий не успел и до половины обнажить шашку, как часовой юркнул в дверь. Следом за ним, не снимая руки с эфеса, вошел в коридор Григорий.
– Дать мне сюда начальника тюрьмы!– закричал он.
Лицо его побелело, горбатый нос хищно погнулся, бровь избочилась...
Прибежал какой-то хроменький казачишка, исправлявший должность надзирателя, выглянул мальчонка-писарь из канцелярии. Вскоре появился и начальник тюрьмы, заспанный, сердитый.
– Без пропуска - за это, знаешь?!– загремел он, но, узнав Григория и всмотревшись в его лицо, испуганно залопотал: - Это вы, ваше... товарищ Мелехов? В чем тут дело?
– Ключи от камер!
– От камер?
– Я тебе что, по сорок раз буду повторять? Ну! Давай ключи, собачий клеп!
Григорий шагнул к начальнику, тот попятился, но сказал довольно-таки твердо:
– Ключей не дам. Не имеете права!
– Пра-а-ва-а?..
Григорий заскрипел зубами, выхватил шашку. В руке его она с визгом описала под низким потолком коридора сияющий круг. Писарь и надзиратели разлетелись, как вспугнутые воробьи, а начальник прижался к стене, сам белее стены, сквозь зубы процедил:
– Учиняйте! Вот они, ключи... А я буду жаловаться.
– Я тебе учиню! Вы тут, по тылам, привыкли!.. Храбрые тут, баб и дедов сажать!.. Я вас всех тут перетрясу! Езжай на позицию, гад, а то зараз срублю!
Григорий кинул шашку в ножны, кулаком ударил по шее перепуганного начальника; коленом и кулаками толкая его к выходу, орал:
– На фронт!.. Сту-пай!.. Сту-пай!.. Такую вашу... Тыловая вша!..
Вытолкав начальника и услышав шум на внутреннем дворе тюрьмы, он прибежал туда. Около входа на кухню стояло трое надзирателей; один дергал приржавевший затвор японской винтовки, горячей скороговоркой выкрикивал:
– ...Нападение исделал!.. Отражать надо!.. В старом уставе как?
Григорий выхватил маузер, и надзиратели наперегонки покатились по дорожкам в кухню.
– Вы-хо-ди-и-и!.. По домам!..– зычно кричал Григорий, распахивая двери густо набитых камер, потрясая связкой ключей.
Он выпустил всех (около ста человек) арестованных. Тех, которые из боязни отказались выйти, силой вытолкал на улицу, запер пустые камеры.
Около входа в тюрьму стал скопляться народ. Из дверей на площадь валили
Григорий покинул опустевшую тюрьму последним. Проходя через раздавшуюся толпу, матерно обругал жадных до новостей, шушукающихся баб и, сутулясь, медленно пошел навстречу Кудинову. Подбежавшим казакам караульного взвода, узнавшим и приветствовавшим его, крикнул:
– Ступайте в помещение, жеребцы! Ну, чего вы бежите, запалились? Марш!
– Мы думали, в тюрьме бунтуются, товарищ Мелехов!
– Писаренок прибег, говорит: "Налетел какой-то черный, замки сбивает!"
– Лживая тревога оказалась!
Казаки, посмеиваясь и переговариваясь, повернули обратно. Кудинов торопливо подходил к Григорию, на ходу поправляя длинные, выбившиеся из-под фуражки волосы.
– Здравствуй, Мелехов. В чем дело?
– Здорово, Кудинов! Тюрьму вашу разгромил.
– На каком основании? Что такое?
– Выпустил всех - и все... Ну, чего глаза вылупил? Вы тут на каких основаниях иногородних баб да стариков сажаете? Это что ишо такое? Ты гляди у меня, Кудинов!
– Самовольничать не смей. Это са-мо-у-правство!
– Я тебе, в гроб твою, посамовольничаю! Я вот вызову зараз свой полк из-под Каргинской, так аж черт вас тут возьмет!
Григорий вдруг схватил Кудинова за сыромятный кавказский поясок, шатая, раскачивая, с холодным бешенством зашептал:
– Хочешь зараз же открою фронт? Хочешь зараз вон из тебя душу выпущу? Ух, ты!..– Григорий скрипнул зубами, отпустил тихо улыбавшегося Кудинова.– Чему скалишься?
Кудинов поправил пояс, взял Григория под руку:
– Пойдем ко мне. И чего ты вскипятился? Ты бы на себя сейчас поглядел: на черта похож... Мы, брат, по тебе тут соскучились. А что касается тюрьмы - это чепуха... Ну, выпустил, какая же беда?.. Я скажу ребятам, чтобы они действительно приутихли. А то волокут всех бабенок иногородних, у каких мужья в красных... Но зачем вот ты наш авторитет подрываешь? Ах, Григорий! До чего ты взгальный! Приехал бы, сказал бы: "Так и так, мол, надо тюрьму разгрузить, выпустить таких-то и таких-то". Мы бы по спискам рассмотрели и кое-кого выпустили. А ты - всех гамузом! Да ведь это хорошо, что у нас важные преступники отдельно сидят, а если б ты и их выпустил? Горячка ты!– Кудинов похлопал Григория по плечу, засмеялся: - А ведь ты вот при таком случае, поперек скажи тебе - и убьешь. Или, чего доброго, казаков взбунтуешь...
Григорий выдернул свою руку из руки Кудинова, остановился около штабного дома.
– Вы тут все храбрые стали за нашими спинами! Полну тюрьму понасажали людей... Ты бы свои способности там показал, на позициях!
– Я их, Гриша, в свое время не хуже тебя показывал. Да и сейчас садись ты на мое место, а я твою дивизию возьму...
– Нет уж, спасибочко!
– То-то и оно!
– Ну, мне с тобой дюже долго не об чем гутарить. Я зараз еду домой отдохнуть недельку. Я захворал что-то... А тут плечо мне трошки поранили.