Тихий Дон (Книги 3 и 4)
Шрифт:
Сердобский полк наспех сформировался в городе Сердобске. Среди красноармейцев - сплошь саратовских крестьян поздних возрастов - явно намечались настроения, ничуть не способствовавшие поднятию боевого духа. В роте было удручающе много неграмотных и выходцев из зажиточно-кулацкой части деревни. Комсостав полка наполовину состоял из бывших офицеров; комиссар - слабохарактерный и безвольный человек - не пользовался среди красноармейцев авторитетом; а изменники - командир полка, начштаба и двое ротных командиров, - задумав сдать полк, на глазах ничего не видевшей
Штокман, стоявший на одной квартире с тремя сердобцами, тревожно присматривался к красноармейцам и окончательно убедился в серьезнейшей угрозе, нависшей над полком, после того как однажды резко столкнулся с сердобцами.
27-го, уже в сумерки, на квартиру пришли двое сердобцев второй роты. Один из них, по фамилии Горигасов, не поздоровавшись, с поганенькой улыбочкой посматривая на Штокмана и лежавшего на кровати Ивана Алексеевича, сказал:
– Довоевались! Дома хлеб у родных забирают, а тут приходится воевать неизвестно за что...
– Тебе неизвестно, за что ты воюешь?– резко спросил Штокман.
– Да, неизвестно! Казаки - такие же хлеборобы, как и мы! Знаем, против чего они восстали! Знаем...
– А ты, сволочь, знаешь, чьим ты языком говоришь? Белогвардейским! вскипел обычно сдержанный Штокман.
– Ты особенно-то не сволочи! А то получишь по усам!.. Слышите, ребята? Какой нашелся!
– Потише! Потише, бородатый! Мы вас, таковских, видывали!– вмешался другой, низенький и плотный, как мучной куль.– Ты думаешь, если ты коммунист, так можешь нам на горло наступать? Смотри, а то мы из тебя выбьем норов!
Он заслонил собою щупленького Горигасова, напирал на Штокмана, заложив куцые сильные руки за спину, играя глазами.
– Вы что же это?.. Все белым духом дышите?– задыхаясь, спросил Штокман и с силой оттолкнул наступавшего на него красноармейца.
Тот качнулся, вспыхнул, хотел было ухватить Штокмана за руку, но Горигасов его остановил:
– Не связывайся!
– Это - контрреволюционные речи! Мы вас будем судить, как предателей Советской власти!
– Весь полк не отправишь в трибунал!– ответил один из красноармейцев, стоявших вместе со Штокманом на одной квартире.
Его поддержали:
– Коммунистам и сахар и папиросы, а нам - нету!
– Брешешь!– крикнул Иван Алексеевич, приподнимаясь на кровати.– То же, что и вы, получаем!..
Слова не говоря, Штокман оделся, вышел. Его не стали задерживать, но проводили насмешливыми восклицаниями.
Штокман застал комиссара полка в штабе. Он вызвал его в другую комнату, взволнованно передал о стычке с красноармейцами, предложил произвести аресты их. Комиссар выслушал его, почесывая огненно-рыжую бородку, нерешительно поправляя очки в черной роговой
– Завтра соберем собрание ячейки, обсудим положение. А арестовывать этих ребят я не считаю возможным в данной обстановке.
– Почему?– резко спросил Штокман.
– Знаете ли, товарищ Штокман... Я сам замечаю, что у нас в полку неблагополучно, вероятно, существует какая-то контрреволюционная организация, но прощупать ее не удается. А в сфере ее влияния большинство полка. Крестьянская стихия, что поделаешь! Я сообщил о настроениях красноармейцев и предложил отвести полк и расформировать его.
– Почему вы не считаете возможным арестовать сейчас же этих агентов белогвардейщины и направить их в Ревтрибунал дивизии? Ведь такие разговоры - прямая измена!
– Да, но это может вызвать нежелательные эксцессы и даже восстание.
– Вот как? Так почему же вы, видя такое настроение большинства, давно не сообщили в политотдел?
– Я же вам сказал, что сообщил. Из Усть-Медведицы что-то медлят с ответом. Как только полк отзовут, мы строго покараем всех нарушителей дисциплины, и в частности тех красноармейцев, которые говорили сообщенное вами сейчас...– Комиссар, нахмурясь, шепотом добавил: - У меня на подозрении Вороновский и... начштаба Волков. Завтра же после собрания ячейки я выеду в Усть-Медведицу. Надо принять срочные меры по локализации этой опасности. Прошу вас держать в секрете наш разговор.
– Но почему нельзя сейчас созвать собрание коммунистов? Ведь время не терпит, товарищ!
– Я понимаю. Но сейчас невозможно. Большинство коммунистов в заставах и секретах... Я настоял на этом, так как доверять беспартийным в таком положении - неосмотрительно. Да и батарея, а в ней большинство коммунистов, только сегодня ночью прибудет с Крутовского. Вызвал в связи вот с этими волнениями в полку.
Штокман вернулся из штаба, в коротких чертах передал Ивану Алексеевичу и Мишке Кошевому разговор с комиссаром полка.
– Ходить ты еще не можешь?– спросил он у Ивана Алексеевича.
– Хромаю. Раньше-то боялся рану повредить, ну, а уж зараз, хочешь - не хочешь, а придется ходить.
Ночью Штокман написал подробное сообщение о состоянии полка и в полночь разбудил Кошевого. Засовывая пакет ему за пазуху, сказал:
– Сейчас же добудь себе лошадь и скачи в Усть-Медведицу. Умри, а передай это письмо в политотдел Четырнадцатой дивизии... За сколько часов будешь там? Где думаешь лошадь добыть?
Мишка, кряхтя, набивал на ноги рыжие ссохшиеся сапоги, с паузами отвечал:
– Лошадь украду... у конных разведчиков, а доеду до Усть-Медведицы... самое многое... за два часа. Лошади-то в разведке плохие, а то бы... за полтора! В атарщиках служил... Знаю, как из лошади... всею резвость выжать.
Мишка перепрятал пакет, сунув его в карман шипели.
– Это зачем?– спросил Штокман.
– Чтобы скорее достать, ежели сердобцы схватят.
– Ну?– все недопонимал Штокман.