Тихий гром. Книга третья

Смычагин Петр Михайлович

— А може, камушек потяжельше привязала да и не всплыла?

— Что ты, сват! — живо возразил Захар. — Доводилось тебе слышать, чтоб утопленницы приданое с собой брали?.. То-то вот и есть. А ведь она одежу-то свою всю с собой захватила. Ничего не оставила.

— Да у вас-то глаза, что ль, завязаны были?

— А с умом, видать, собиралась. Так вот сумела, что ни одежи, ни следов не оставила.

— Гляди ты, какая ведь чуда сотворилась! — пощипывая бородку, словно бы простонал Прошечка. — Ну дак в розыск подавать, стал

быть, надоть. Сыщется, небось.

— Э сват, какой там розыск теперь! Да и к атаману соваться лишний раз не хочу.

— Ишь ты как! И не хочет коза на базар, да за рога ведут. А все же сходил бы, Захар Иванович, а? Хоть и непутевая она баба, а все же как загубленная душа на вашей совести.

Захар лицом потемнел. Видно, хотел сказать что-то резкое, но раздумал. Переступил с ноги на ногу, через силу выдавил из себя:

— Будь по-твоему, сват! Вот со скотиной приберусь и дойду до атамана.

— Дойди, слышь, сват! — обрадовался Прошечка. — Ты дойди. А он, атаман-то, ежели откажет, так ведь и по лбу не вдарит. А я как-нибудь на днях заеду к тебе. Про все и узнаю.

Захар Иванович поспешно со всем соглашался, кивая головой, поддакивал, а сам уж без всякого стеснения готов был проводить свата поскорее да делами своими заняться. Заметив это, Прошечка шагнул к своей кошеве, не подав руки Захару, не повернувшись даже к нему, взялся за вожжи, потуже запахнул полы овчинного тулупа, сел в кошеву и, поворачивая коней на дорогу, из глубин высокого воротника крикнул:

— Ну, бывай здоров, сват!

— Бывай!.. — отозвался вдогонку Захар Иванович и вернулся во двор — дела доделывать.

Фонарь можно уже погасить. Рассвет все более заметно разгоняет потемки, неминуемо тлеют они, разбавляются пока еще редким светом грядущего дня. А как же над Катькиной тайной развеять непроглядную тьму?

Вопрос этот, давно увядший и затерявшийся за множеством дел, вдруг ожил и забился с великой силой. Ведь живой человек — не иголка, — все равно где-то сыскаться он должен. А лишний работник в доме, ох как пригодился бы теперь!

Захар Иванович все быстрей и быстрей работал вилами, задавая коням сено. Вспотел. Шапку по-молодому к затылку сдвинул, обнажил примятые влажные волосы. Парок от них завиваться стал. Бросив последний навильник сена, Захар выскочил из конюшни и, добежав до коровьего денника, через прясло крикнул:

— Лошадей напои, Кузьма, а мне к атаману добежать надоть!

6

В атаманской избе — пусто. Только сам Тимофей Васильевич за столом сидит да брат его, Иван Васильевич, на длинной лавке возле стены пристроился. В гулкой пустоте этой большой избы даже великаны Смирновы кажутся обыкновенного роста людьми. Но все в станице знают — и Захар Иванович тоже, — что у портных и сапожников специальные выкройки для них есть и только для них сапожные колодки имеются — «смирновскими» их называют. Больше-то никому

не годятся они.

Не успел Захар порога переступить, а ему навстречу загудело:

— На ловца и зверь бежит! Посыльного только что гнать к тебе, Захар Иванович, собирался, а ты сам тут как тут!

— Здравия желаю, господа атаманы! — молвил вошедший, сдернул шапку и остановился посреди избы по стойке смирно.

— Ладно, Захар Иванович, садись. Настояться успеешь еще: в армии начальства много. А все ли у тебя готово к отправке?

— Все как есть готово, Тимофей Васильевич, — ответил Захар, присаживаясь на лавку недалеко от входа. — На смотру прошел я хорошо, без замечаниев.

— Ну, вот и славно! Казак Палкин всегда был исполнительным и аккуратным. Послезавтра — отправка. Большая пойдет партия. Вот Иван Васильевич и поведет вас.

— Да я, — замялся Палкин, — по другому делу-то зашел…

— Сказывай, что за дело такое.

— Сноха моя младшая, Катерина, в четырнадцатом годе потерялась…

— С тех пор и знаем о том, — перебил его Тимофей Васильевич. — Объявилась где, что ли?

— Нет, не объявилась, — вздохнул Захар. — А нельзя ли об ей розыск послать?

— Розыск, говоришь? — удивился атаман. — Да куда ж посылать-то, сказал бы ты мне?

Захар пожал плечами, не зная, что ответить.

— В том-то и дело, — продолжал Смирнов-старший. — А ежели всероссийский розыск затевать, так не то что кошельков наших с тобой не хватит, а и штанов на нас не останется. Да кто искать-то ее станет по теперешним временам? А раньше-то чего ж ты молчал? Все бы легче по горячему следу пойти.

— Да ведь она дня за два перед тем и сгинула, как германец войну-то объявил, — пояснил Захар. — Тут Лавруху отправили, с первым же эшелоном. А вскорости от Федота известие пришло, что ранетый он шибко… Потом и вовсе скончался в лазарете… До нее ли было!

— Вот и всем, Захар Иванович, не до нее теперь. Сам, небось, видишь, чего творится-то кругом. А сыщикам, так одних политических искать не переискать. Расплодилось их, прости господи, как вшей окопных.

Понял Захар Иванович, что не ко времени затеял этот разговор. А новость о его собственной отправке на фронт и вовсе перебила все карты. Ждал он, конечно, этого известия со дня на день и готовил себя к нему, но все-таки вышло как-то неожиданно, вроде бы обухом по лбу. Покашлял виновато и стал прощаться.

Вслед за ним и младший Смирнов поднялся. Тоже ведь важные сборы у него. До сих пор не раз отводил он казаков в город, а сам возвращался. Теперь же и ему дальше ехать — до самой передовой.

Но до двери не дошел Иван Васильевич. Глянул в окно на коновязь и отскочил к простенку.

— Чего ты, как сайга, скачешь? — удивился старший брат.

— А ты знаешь, кто там подкатил?

— Кто?

— Сам Кирилл Платонович пожаловал! Коня вон привязывает.