Тихий гром. Книги первая и вторая
Шрифт:
А там, на заднем дворе, в сутолоке забытая всеми, воевала Настасья. Когда она подбежала к хлипким воротцам и отворила их в надежде на то, что скотина сама пойдет из хлева, пламя лизало всю кромку соломенной крыши, продвигаясь по ней всем фронтом дальше. У входа и вдоль наружной стенки падал огонь, солома под ногами тоже взялась пламенем, вытянувшимся пока несмелым прямым рядком. Настасья сперва было принялась топтать ногами этот огонь, но, видя, что не справится с ним, а сверху падает горящая солома все чаще и чаще, попробовала выгнать скотину. Однако быки и коровы, видя перед собой огненный рубеж, не хотели идти через него и,
Первой через огонь отважилась прыгнуть годовалая пестрая телка. Высоко подкинув задком и отчаянно мукнув, она вылетела на простор. За ней двинулись по одному огромные старые быки вперемежку с коровами. Настасья не уставала колотить их и ругать, а дело подвигалось не споро.
Порфирий Кустищев, первым оказавшийся на задворках, увидел Настасью, гаркнул:
— Вылазь, чертова баба! Сгоришь ведь. Да ты и так уж горишь, погляди!
Конец платка у Настасьи тлел, подол юбки спереди выгорел полумесяцем и тоже дымился, а она никак не могла выгнать того непутевого бычка, что покалечил Дарью, и красную белолобую корову. Не раздумывая, Порфирий бросился через огонь, страшно замахнулся черенком вил на всех сразу, и не понять было, кого он собирается ударить, да еще реванул, как медведь, — все вместе, толкая друг друга, так шибом и вымахнули на волю.
Во двор к Рословым сбегался народ, кто с чем — с лопатами, ведрами, вилами, потому как пожар был виден всему хутору. Теперь уж не плескали воду куда попало, а послали на крышу двух ребят — Митьку Рослова да Ваньку Шлыкова — и подавали им туда ведра. Но воды все-таки не хватало, хотя у колодца заменили Дарью двое мужиков.
— Васька! Васьк! — позвал Мирон своего племянника. — Веди Бурку да за водой на речку поедешь.
Васька побежал на улицу к лошадям, а Мирон, ухватив за задний вязок сани с бочкой, вытянул их на середину двора. Хвать — оглобель-то нету!
— Ах, растрафить-то вас! — затрясся в досаде Мирон. По такому случаю следовало бы употребить куда более крепкое словечко, но никто в семье Рословых грязно не ругался. — Да кому ж эт оглобли-то понадобилось вывернуть?
—Эх, распроскурину мать! — густо завернул Кирилл Платонович, подскочивши к бочке. — Тоже считаются справными хозявами, а порядку нет. Ну ладноть, — отбежал он к другим саням, — пока Васька лошадь приведет да захомутает, мы вот из этих вывернем оглобли да туда поставим.
Кирилл Дуранов старался подольше покопаться с завертками, ворчал, что будто они примерзли, а самого разбирал смех. Его забавляла эта суматошная возня людей: как легко сыпануть им за пазуху блошек — не знают, какое место и почесать сперва, по всей шкуре зудит. Но и зло откуда-то из глубины неуемно перло: недели три, никак, может, и того больше, готовился он к этому делу, все, кажется, предусмотрел и не на один ряд передумал, перебрал, а выходит чего-то не то. Рушится задумка.
Дед Михайла не мог в такую минуту сидеть в избе. Он вышел на скрипучее крылечко и давно уж стоял тут, не шелохнувшись и боясь сойти во двор, чтобы не мешаться там. Цевки худых его ног совсем посинели, чугунными казались в отсвете пламени, медный крест на впалой открытой и тоже посиневшей груди подрагивал в такт ударам сердца и, касаясь изредка дряблой кожи, обжигал
— Эк ведь, пес тебя залягай, варнак! Хозяв учит, бездельник! Вот к чему завертки-то он унес. Какой же наянный-то ведь, лиходей!
Вдруг до слуха деда с улицы донеслись крики, дикое гиканье, топот лошадей, мчавшихся по мерзлой дороге. Так оно и было, Макар не успел опомниться, как вихрем налетели на них пятеро конников, хлестанули рословских коней нагайками, чуть не стоптали зазевавшегося Степку и ускакали прочь.
Лошади шарахнулись было от колоды, покачнув ее, но цепи оказались надежными — ни одна не оборвалась.
— Шумнуть, что ль, мужиков, дядь Макар, как велели? — спросил Степка, еле придя в себя.
— Чего ж теперь шуметь-то, коль никого нету.
Еще когда Васька с двумя мужиками первый раз выехал на бочке за водой, Степка, нарушив данную деду клятву, рассказал об истории с завертками. Что налет конников — тоже проделка Кирилла Платоновича, Макар нисколько не сомневался.
И ведь как все разыграл, бревно ему под ногу! В коротких вскриках наездников слышались русские слова, а одеты все всадники по-башкирски — в бешметах, в круглых высоких шапках, и аркан вроде бы у одного на боку приметил Макар… Да разве разберешь все в этакой темноте с налета. Только вот со двора от пламени светит, да оно уж, слава богу, пламя-то, присело, почти зачахло: поливают его там мужики, снегом закидывают.
Великая сила — народ. Миром да собором одолели этого страшного, беспощадного «красного петуха». Растаскивали и кидали в снег с заднего двора головешки. И конюшню, можно сказать, отстояли. Но крайняя балка, выступавшая наружу концом аршина на полтора, где-то продолжала гореть. Прикрытая соломой, с черными, обгорелыми концами, она затаила в себе страшную опасность. И сколько Митька с Ванькой ни поливали ее сверху, через солому — из-под нее валил дым, как из бани по-черному.
— Сюда вот, сюда полейте, с краю! — надрываясь, кричал Тихон. Но так как советов снизу подавалось много, ребята не могли их все уловить и делали то, что считали нужным.
— Э-э, сопляки зеленые! — ругнулся Тихон на не слушавших его ребят и, подпрыгнув с намерзшей ледяной кочки, ухватился за выступившую балку, а ногой наугад пытался попасть на поперечную жердь, врубленную в столб. Но это ему никак не удавалось.
— Тятя, тять, — пищал снизу Гришка, сын его старший, — вот сюда, сюда ногу-то упирай!
Он схватил отцову ногу в мокром пиме и направил ее как раз на выступ, где можно было опереться.
— Уйди ты отсель, постреленок! — шумнул на него Тихон, подтянувшись и переваливая тело через нависшую балку. — Тебе говорят — уйди, слышишь!
Но Гриша не ушел, а только отступил на шаг и, подняв свое раскрасневшееся, измазанное сажей лицо, смотрел на отца. И тут случилось неожиданное и непоправимое. Полуторааршинный конец балки, даже не хрустнув, как отсеченный, рухнул вниз. Из отломленного торца посыпались искры. И до того моментально все это вышло, что мальчонка, не то чтобы шагнуть — шевельнуться вроде бы не успел: накрыло его с головы этим бревешком, вместе с которым летел Тихон.
Ни отец, ни сын не крикнули, не охнули.