Тихий омут
Шрифт:
— Все равно, — весело соглашалась Вера. — Меня, как только не дразнили! И мумией дразнили, и пришельцем, и ящерицей… И лягушкой. И стрекозой дразнили. Я привыкла, тетя Шура. Так что пусть Генка хоть креветок с моим лицом вырезает, мне все равно.
Опять врала. То есть — сначала врала. Сейчас-то ничего, сейчас уже почти привыкла. А сначала очень даже не все равно было. Однажды, наткнувшись в каком-то журнале на дюжину фотографий Генкиных деревяшек, — выставка в Японии, подумать только, — Вера так расстроилась, что вместо обычного часа бегала вечером почти три часа, а потом еще и гантелями до изнеможения махала, но все равно долго заснуть
А в этот свой приезд Вера даже обрадовалась, увидев звериную Аэлиту, сидящую на толстой ветке. Даже погладила ее по граненому плечу, тронула пальцем тупой кошачий нос, ласково сказала:
— Привет, подруга. Соскучилась?
Зверина Аэлита настороженно поглядывала на нее из-под опущенных век — длинных, широких, тяжеловатых… Было заметно, что звериная Аэлита давно удрала бы, если бы не срослась намертво со старой березой.
— Ты не меняешься, подруга, — упрекнула ее Вера. — Чего боишься-то? Бояться совершенно нечего. Бери пример с меня. Я ничего не боюсь…
— Ой, девка, как ты изменилась-то! — удивилась тетя Шура, впервые увидев ее этим летом. — А какая красавица стала, ай-я-яй…
— Стала! — возмутилась Вера. — Как будто я и так красавицей не была! Вы, тетя Шура, меня просто забыли. Признавайтесь — ведь забыли, да?
— Как же, забудешь тебя, — рассеянно бормотнула тетя Шура, с радостным изумлением разглядывая Веру. — Тебя забудешь, ага… Была красавицей, была, чего там… Но стала-то какая! Вер, ты либо влюбилась наконец?
— Влюбилась, — бесстрашно призналась Вера. — Как сумасшедшая. Я даже и не думала, что так бывает.
— Замуж-то пойдешь? — озаботилась тетя Шура. — А то ведь по-всякому бывает… Как сумасшедшая, ишь ты… Замуж иди. Детей рожай. А то, что ж это такой красоте пропадать? Пусть и детям достанется.
— И замуж пойду, и детей нарожаю, — уверенно пообещала Вера. — Это дело решенное.
Дело было совсем не решенное. Когда его было решать-то? Да и не думала она об этом. Ни о чем она не думала, каждый день после экзаменов мчась к Сашке в больницу. И в больнице у Сашки ни о чем не думала. Потому что совершенно невозможно думать, когда вся кожа огнем горит, а сердце ухает, как после многочасового марафона, и руки-ноги трясутся, и в глазах темнеет… И Сашка еще смеется, бессовестный. И тоже, похоже, ни о чем не думает.
Или Сашка все-таки думал? Ведь зачем-то он познакомил ее со своей мамой. И с Витькой… Ну, с Витькой — это случайно получилось. А маму он специально задержал, чтобы та Веру дождалась. Мама дождалась, посмотрела на Веру с плохо скрываемым ужасом и дрогнувшим голосом спросила неизвестно у кого:
— А такие разве бывают?
— Нет, —
— Бывают, — возразила Вера и тоже засмеялась. И не стала шарахаться от его руки. — У меня бабушка такая же была.
— А мама? — с надеждой спросила Сашкина мать.
— А мама совершенно нормальная, — не думая ни о чем, кроме Сашкиной руки на своих плечах, ответила Вера. — Вообще-то бабушка не со стороны матери, а со стороны отца. Но отец тоже вполне нормальный.
И тогда Сашкина мама тоже засмеялась, очень похоже на Сашку. И на Витьку. И спросила с интересом:
— А что же это тебе Костя не понравился?
— Какой Костя? — не сразу сообразила Вера. — А-а, Константин Дмитриевич, господин Сотников… Да нет, почему не понравился? Просто я его как-то не очень рассмотрела… А что, они с Сашкой, правда, близнецы?
Теперь Сашка с мамой захохотали одновременно, и Сашка торжествующе заявил:
— А? Вот так! Что я тебе говорил?!
— Действительно, — с некоторым удивлением согласилась мама. — Вот ведь как бывает, ты подумай… Ну что ж, стало быть — повезло.
Вера из их диалога ничего не поняла, кроме того, что Сашкина мама ее, в конце концов, одобрила. Это ее неожиданно обрадовало. Но почти сразу и забылось. Мама ушла — и Сашка сразу принялся целовать Веру. Что хочешь забудется тут.
И только в одиннадцатом часу, перед самым уходом, с трудом оторвавшись от Сашкиных рук и Сашкиных губ, Вера вспомнила: а отпуск-то! И сказала про отпуск Сашке. И про бабушкин дом, и про ремонт, и про то, что с мастерами уже договорилась…
— Ну и правильно, — спокойно отреагировал Сашка. — Раз договорилась — надо ехать, тут уж ничего не поделаешь. Ты когда поедешь? В воскресенье? Вечером? Хорошо… Становое — это где? Как только меня выпишут — так я сразу к тебе в гости… Ну, чего ты таращишься сразу? Не бойся, я со своим угощением заявлюсь.
Со своим угощением Сашка заявился к ней домой в субботу. Вера только-только проводила Петровых и тёзку, думала даже, что кто-нибудь из них что-нибудь забыл, вот и вернулся. Открыла дверь, не глянув в глазок, широко распахнула, даже уже начала:
— Я так и знала…
— Как это — знала? — огорчился Сашка и шагнул через порог, тесня ее огромной охапкой разнокалиберных и разноцветных роз. — А я надеялся, что сюрприз будет! Куда цветочки девать? Я уже искололся весь.
— Не знаю, — растерянно сказала Вера, отступая в сторону и прижимаясь к стене рядом с вешалкой. — Сначала в ванную, наверное. Потом ведро найду, а то у меня подходящей вазы нет…
— Подходящую вазу я тоже принес, — бодро доложил Сашка. — Только из нее сначала надо все вынуть. Держи пакет. Осторожно, он тяжелый… Где у тебя ванная? Дверь-то открой, у меня ж только две руки, как я один со всем справлюсь…
Он сунул ей в руки пакет, с трудом пропихнул в дверь ванной охапку роз, цепляясь за все подряд и ворчливо что-то бормоча, а Вера стояла и думала, что еще десять минут — и Сашка бы ее не застал. Через десять минут она собиралась бежать к нему в больницу. Она даже раньше собиралась, но Петровы и тёзка засиделись дольше, чем было задумано. Вот ведь как кстати, а она еще злилась на них.
— Чего это они так долго у тебя сидели-то? — ворчливо поинтересовался Сашка, выходя из ванной без роз, но слегка ободранный шипами и немножко усыпанный лепестками и листьями. — Я жду-жду, а они сидят и сидят… А есть-то хочется. Давай сюда пакет.