Тихое вторжение
Шрифт:
Хорошо бы этого вообще никогда не было… Но услужливая память быстро подсовывает ответ:
– Минуты три. Может быть, четыре.
– Вы сумеете ощутить признаки очередного аналогичного пси-удара, если он опять на вас обрушится?
– Да, конечно. Без сомнений.
– Вы успеете за это время вынуть ампулу и сделать себе укол?
– Несколько раз.
Михайлов поворачивается ко всем остальным:
– Через пять секунд после инъекции мой драгоценный заместитель превратится в плюшевого мишку. Для ведомых он станет абсолютно безопасен.
Лазарев пожал
– Жестокий метод… Но дополнительную защиту от… от… инцидентов он дает. Я – за.
Ребята, вы поймите меня правильно, я был готов даже на такую вот хрень. А знаете, почему? Потому что это Зона. А у нее такой запас подлянок… всё может быть! И лучше пусть здоровые громилы из военного сопровождения выволокут меня оттуда и откачают, чем я своими руками пристрелю кого-нибудь из них.
Терех, однако, не унимался:
– Неоптимально. После инъекции сопровождению придется тащить уважаемого Тимофея Дмитриевича на руках, а это снизит мобильность группы. Кроме того… мы, конечно, включили одну научную единицу в состав, но… сами знаете, какая эта единица. И какой у нее сталкерский опыт. Выведет ли группу после потери основного проводника?
Полковник возразил Тереху, подпустив металла в голос:
– Других людей у меня для вас нет! Ресурсы на минимуме. Мы не можем на каждом шагу перестраховываться.
Терех поморщился, но не отступил.
– Я изложил далеко не все аргументы против кандидатуры Тимофея Дмитриевича. Вот еще один, не менее серьезный. Перед нами – опытный, умелый и удачливый сталкер чернобыльской Зоны. Очень хорошо! Но что он знает о новой Зоне, московской? Святая молекула! Извините, Тим, пусть это будет напоминать экзамен, но… ответьте мне на вопрос, в чем состоит опасность, исходящая от аномалии под названием «иллюз»?
О, гляди-ка, присутствующие-то взбодрились! Смотрят на меня с жалостью – кроме Михайлова, понятное дело, – мол, попал удалой молодец как кур в ощип. Глянем же, братие, как его перышек лишать будут. А Михайлов криво ухмыляется, мол, отчего ж? Глядите. Будет вам зрелище…
– Иллюз, – отвечаю я Тереху, – аномалия волновой природы. Поле, оказывающее подавляющее воздействие на психику. Особенно если объект воздействия недавно подвергался стрессам, пребывал в депрессии. Обнаруживается детектором. Симптомы: галлюцинации, головная боль. Может сопровождаться потерей сознания. Если вовремя не вытащить пострадавшего из зоны аномальной активности, возможен летальный исход.
Яковлев одобрительно кивнул. Вот, мол, каково правильное отношение к делу. Небросовый, выходит, кадр достался ему от Михайлова…
– Аномалия «соловей»? – бесстрастно произносит Терех.
– «Соловей» – термоэксплозивная аномалия. Локализуется по следам гари, взрывов, по раскиданным комьям земли. Попадание участника рейда в зону аномальной активности индицируется по щелканью и свисту, которые издает сам аномальный феномен. Пока они продолжаются, человека еще можно вытащить наружу. Потом следует резкое возгорание пострадавшего и сразу после этого – взрыв. Летальный исход в подобном случае неизбежен.
Ухмылка Михайлова принимает чрезвычайно
– Какого цвета артефакт «хлопушка»?
– Никакого. Обычно он вообще невидимый. Но при слабом освещении, например, по утрам и в сумерках, она будет выглядеть как шарик из прозрачной стекловидной субстанции.
– Расскажите про аномалию «комариная плешь», – продолжает Терех с той же долей бесстрастия.
Михайлов хмыкает. Рядом раздается еще несколько осторожных смешков.
– Разве я сказал что-нибудь забавное? – осведомляется Терех.
Приходится его просветить.
– Александр Евгеньевич, извините, но «комариная плешь», она же гравиконцентрат, была еще в старой Зоне. Это вообще одна из древнейших аномалий, какие только известны сталке… э-э-э… науке.
Второй нештатский с вежливой прохладцей говорит:
– Ничего-ничего, Александр Евгеньевич, у вас в чернобыльскую Зону всего две ходки, а в московскую – только одна. Небольшие неточности… гхм… простительны… Определенно, определенно.
Надо отдать должное Тереху. Парни, я бы позеленел при таком раскладе. Я бы сказал кому-нибудь что-нибудь. Такое что-нибудь сказал бы, что слабонервных вынесли бы из комнаты замертво. А он – как обелиск на могиле неизвестного ученого: внешними шумовыми эффектами его не пошатнешь.
Отвечает, даже не изменив интонации:
– Да, кое-что претендент знает. Но я остаюсь при своем мнении. Я по-прежнему против.
Полковник смачно закряхтел. Видимо, это кряхтение заменило ему два-три матерных коленца.
– Будем голосовать? – спросил Лазарев.
– Извините, Игорь Андреевич, но демократии здесь у нас нет и никогда не будет. Не дай бог! У нас здесь единоначалие, – ответил ему полковник.
Все посмотрели на Яковлева.
– Караваев идет, – коротко объявил он.
– Тогда включите в группу и меня, – потребовал Терех.
– Вы сейчас жизненно необходимы на других направлениях. Я не могу исполнить вашу просьбу, – сообщил Яковлев.
– Я настаиваю.
– Кем же? Проводник всегда один, и его слово – решающее.
– Второй научной единицей. Кем угодно. В случае… вы понимаете… в этом самом случае у меня больше шансов вывести группу, чем у… – он покраснел и посмотрел в сторону.
Любопытно. Не меня ли он имеет в виду.
– Хорошо, – с некоторым раздражением бросил Яковлев. – Закрыли вопрос. Перекур пятнадцать минут. И я попрошу принести нам бутерброды с кофе.
Сразу после его слов все трое нештатских издали характерное кряхтение хором…
Мы вышли в коридор, и Яковлев знаком показал нам с Михайловым – отойдем-ка. Завел в свой кабинет, вынул коньяк и налил по рюмочке.
– Вы уж извините, – сказал он, обращаясь куда-то в стену, поверх наших голов, – так и живем. От инфаркта к инсульту. Все нервные стали, дерганые… Ничего. Поработаете с нами, притретесь, и со всеми будете запросто. Терех – человек желчный, но какой специалист! Вы, Тим, зайдете ко мне после рейда, хочу вас кое-чем удивить. Непременно. В тот же день. Что это вы все время смс-ки набираете?