Тик-так
Шрифт:
Неблагодарный сын хуже змеи за пазухой. И он, Томми Фан, несущийся сквозь темную калифорнийскую ночь, и есть этот неблагодарный сын. Себялюбивый, злой, растерявший всю свою сыновнюю любовь и почтение.
Он бросил взгляд в зеркало заднего вида, почти готовый увидеть на своем лице пару холодных змеиных глаз с вертикальным узким зрачком.
Умом он понимал, что предаваться самобичеванию было в высшей степени бессмысленно. Видимо, он просто ожидал от своих родителей слишком многого, хотя в других отношениях Томми был намного последовательнее своей матери. Когда она надевала ао-дай - национальный костюм, состоящий из широкой
Все эти мысли немилосердно терзали Томми, и его лицо пылало от стыда. Заплатив огромную сумму денег, ценой огромного риска его мать и отец вывезли Томми, его двух братьев и сестру из Страны Чайки и Лисицы, спасли их от произвола, чтобы они в конце концов очутились в этой стране неограниченных возможностей и перспектив. Да за одно это он обязан был почитать и беречь своих родителей!
– Я неблагодарная скотина!
– громко сказал Томми.
– Кусок дерьма - вот что я такое!
Остановившись на красный сигнал светофора на развилке между Короной Дель-Мар и Ньюпорт-Бич, Томми еще глубже погрузился в покаянные размышления.
Разве умер бы он, если бы принял приглашение на ужин? Мать приготовила для него суп из креветок с морской капустой, ком-тай-кам и жаренные в масле овощи с соусом "Ну ок-Мам" - три блюда, которые Томми больше всего любил в детстве. Да она, наверное, целый день не выходила из кухни, стремясь заманить в гости непутевого младшего сына, а он отверг приглашение, безжалостно разрушив все ее надежды. Это было непростительно, тем более что он не был у родителей вот уже несколько недель...
"Стоп, какие несколько недель?" - спохватился Томми. Это его мать сказала: "Ты не бываешь у нас неделями, Туонг". В телефонном разговоре Томми напомнил ей, что сегодня был только четверг и что они вместе провели воскресенье, но уже через несколько минут он сам поверил в ее небольшое преувеличение!
Неожиданно собственная мать показалась Томми карикатурной азиатской мамашей из старых фильмов и книг - властной, как Безжалостный Минг, и лукавой, как Фу Манчу.
Моргая, Томми поднял взгляд на светофор. Там все еще горел красный, запрещая проезд. Как он мог так плохо думать о своей матери?! Это только подтверждало его первоначальный вывод: он был неблагодарной свиньей.
Больше всего на свете Томми хотелось стать настоящим, стопроцентным американцем, без дураков. А не каким-то там "американцем вьетнамского происхождения"! Но для того, чтобы достичь этого, вовсе не обязательно было отрекаться от семьи и грубить своей горячо любимой матери.
Безжалостный Минг, Фу Манчу, Желтая Смерть... И все это - о матери! Да он просто спятил! Похоже, Томми Фан всерьез вообразил себя белым!
Он посмотрел на свои руки, лежащие на руле. Кожа на них была цвета начищенной бронзы. А глаза? Глядя в зеркало заднего вида, Томми некоторое время изучал свои темные и узкие азиатские глаза и невесело
Фу Манчу...
Если он мог так нехорошо подумать о своей матери, то в конце концов он может не сдержаться и сгоряча высказать это прямо ей в лицо. И это ее убьет.
При мысли о том, что может случиться, Томми почувствовал, как от ужаса у него перехватило дыхание, во рту пересохло, а горло стиснул такой сильный спазм, что он не в силах был даже сглотнуть. Нет, он не должен допускать этого. Уж лучше он возьмет пистолет и застрелит ее - это будет гораздо милосерднее. Просто выстрелит ей прямо в сердце - и все! Вот каким он стал! Сыном, который произносит слова, способные убить мать вернее, чем выстрел в сердце.
Красный сигнал светофора сменился зеленым, но Томми не сумел сразу снять ногу с педали тормоза. Тяжкий груз вины сковал его по рукам и ногам. Позади "Корвета" сердито загудел автомобиль.
– Я же просто хочу жить своей собственной жизнью!
– жалобно проговорил Томми, опомнившись и трогаясь с места. И тут же поймал себя на том, что в последнее Время он что-то слишком много разговаривает сам с собой вслух. Должно быть, стремление жить своей собственной жизнью и одновременно оставаться хорошим сыном постепенно сводило его с ума.
Его рука сама собой потянулась к телефону. Он хотел перезвонить матери и спросить, все ли еще в силе приглашение на ужин.
– Автомобильные телефоны - для больших шишек.
– Так было раньше, но не сейчас. Теперь каждый может себе позволить...
– Я - не могу. И потом, разговаривать по телефону и вести машину слишком опасно.
– У меня еще не было ни одной аварии, мама.
– Нет - так, будет".
Он услышал эти слова так ясно, словно они звучали не в его памяти, а наяву, и отдернул руку.
На обочине шоссе Пасифик-Коуст промелькнуло кафе, стилизованное под закусочную пятидесятых годов. Повинуясь внезапному порыву, Томми свернул на стоянку и припарковал свой "Корвет" прямо под красной неоновой вывеской.
Внутри кафе пропахло жареным луком, шипящей на решетке гриля начинкой для гамбургеров и острыми маринадами. Уединившись в кабинке, обитой красной виниловой клеенкой, Томми заказал чизбургер, французскую картошку-фри и молочный коктейль с шоколадом.
"Цыпленок с рисом в глиняном горшочке гораздо вкуснее этих мерзких чизбургеров!" - пронеслись у него в голове слова матери.
– Принесите мне два чизбургера!
– потребовал Томми, когда официантка закончила записывать его заказ и уже готова была пойти на кухню.
– Ты, должно быть, не обедал?
– спросила она, улыбаясь.
"Если будешь есть слишком много чизбургеров и французского картофеля, скоро сам станешь похож на большой толстый чизбургер".
– И порцию жареного лука колечками, - с вызовом прибавил Томми, совершенно уверенный, что в нескольких милях к северу, в Хантингтон-Бич, его мать только что поморщилась словно от боли, физически почувствовав его предательство.
– Люблю мужчин с хорошим аппетитом, - сказала официантка.
Томми посмотрел на нее. Она была стройной миловидной блондинкой с чуть вздернутым носиком и румяными щеками. Иными словами, официантка принадлежала как раз к тому типу женщин, которые, должно быть, являлись его матери в кошмарных сновидениях.