ТИК
Шрифт:
— И все-таки… — смотрела на него Ксения. — Может быть, вы знаете, как его найти?
Минц поглядел в ответ, помедлил.
— Не знаю, — чуть мотнул головой. — Понятия не имею. — Опустил глаза, помолчал снова и вдруг, словно сам того не желая, произнес: — Я его несколько дней назад на улице видел.
— Где?
— Ну, тут, в Москве, на Новом Арбате… Я почему вам не сказал — я как-то не очень даже уверен, что — действительно его… Мне показалось, что это он — и показалось, что он меня заметил. Но сделал вид, что не узнал. Я подумал, он обиделся… — Минц мялся, но Ксения понимала, что не перед ней. — Ну, я сам в последние годы не очень стремился с ним общаться. Все-таки мы уже совсем не те, что были когда-то, у меня уже давно совсем другая жизнь — о чем нам с ним говорить?.. Ну, можно сказать, избегал его… Так что я подумал, он и сам теперь сделал вид, что не видит меня… А потом я вдруг засомневался — а точно это Макс? Оглянулся проверить — нет никакого Макса. Ну вот, совсем рядом прошел только что, и народу вроде на улице немного, и свернуть никуда не мог — и нету. Сквозь
36
Я знаю, едва не сказала Ксения вслух — словно они общались, скажем, по «скайпу» и он мог ее слышать. Я поняла. Я ответила на твой вопрос — решила задачку, которую вы тут на «Синефобии» ковыряли несколько месяцев…
Она чувствовала внутри, где-то в средостении, странный зуд, готовый вырваться наружу, например, иканием, или нервным смешком. И проклятое веко опять подергивалось.
…Ну да, до меня дошло, «в чем смысл кино», как ни по-идиотски это звучит. Я могу объяснить главные странности этого нашего любимого, самого странного из искусств. Как связаны его новизна и беспрецедентная востребованность, откуда вокруг него столько мрачных мифов и почему оно так любит кровь и патологию, в особенности в сочетании…
Надо же. Никогда бы не подумала… Самопародийная конспирология, интеллектуальное дуракаваляние — но именно благодаря этой чертовой игре, из-за которой я так круто попала, я в итоге догадалась, что произошло и что происходит. А главное — что мне делать.
Закольцовочка, — она хмыкнула (слегка истерически). Как в любимой мною сценарной схеме.
…Досужие парадоксальные вопросы, как оказалось, имеют ответы (правда, далеко не те, что предполагали спрашивавшие) — и выводы из них актуальны для истории совсем не придуманной и потому куда более жуткой, чем все байки, которыми мы тут себя в шутку пугали…
Она обхватила себя руками за плечи и закрыла глаза. На экране перед ней так и висело одно из старых сообщений на форуме:
…Хронология тут весьма относительная. То есть вроде бы имеется точная дата — 28 декабря 1895-го года в «Гран-кафе» на парижском бульваре Капуцинов Луи и Огюст Люмьеры провели первый в истории платный публичный киносеанс. Даже точно известно количество проданных на него билетов — 35 штук. Но веха эта в очень большой степени условная.
Во-первых, техника. Запечатлевать движение на целлулоидной пленке научились раньше. Да и проекционных аппаратов, аналогичных люмьеровскому, было практически одновременно создано множество разными людьми — так что даже тут техническое первенство почти неопределимо. Во-вторых, искусство. В качестве такового кино начали воспринимать гораздо позже. Но и в сфере чистого увеселения синематограф Люмьеров не воспринимался современниками как принципиальный прорыв — лишь как остромодное развлечение, очередное среди аналогичных.
С «оживлением» фотографий экспериментировали к тому времени давно. Первые успешные опыты фиксации изображений относятся к двадцатым годам девятнадцатого века, а официально изобретение фотографии датируется 1839 годом и связывается с именем Луи Дагера. С тех пор предпринималась масса попыток с помощью последовательности фотоснимков запечатлеть движение. В 1870 году Генри Гейл делал это на своем «фазматропе», тщательно подобрав сменяющие друг друга фотографии. В 1872-м фотограф Эдвард Майбридж, пытаясь определить, отрывает ли галопирующая лошадь хоть в какой-то момент от земли все четыре копыта, прокрутил через проектор кадры с 12-ти фотокамер, установленных на калифорнийском ипподроме. Позже Майбридж сконструировал проектор, названный по-природоведчески: «зоопраксископом».
Исключительно зоология интересовала и Этьена-Жюля Марея, изучавшего птиц, для чего он изобрел в 1882-м «фотографическую винтовку», последовательно фиксировавшую 12 снимков на вращающемся диске. Шестью годами позже он уже использовал созданную Джорджем Истменом (основателем компании «Кодак») светочувствительную целлулоидную ленту — пленку. Еще годом позже Уильям Диксон сделал на пленке перфорацию.
Диксон считается изобретателем первой настоящей кинокамеры, созданной в 1891-м. Хотя английский юрист Вордсворт Донисторп спроектировал таковую еще в 1878-м — но он не сумел ее сделать из-за отсутствия денег. С работавшим в Англии французским инженером Луи Лепренсом, зафиксировавшим движение транспорта по мосту в Лидсе на специально обработанную бумажную ленту, история произошла и вовсе странная — он пропал, не закончив своих экспериментов.
Изобретатель-профессионал Томас Альва Эдисон, человек сугубо практического склада, мигом разглядел открывающуюся на данном поле коммерческую перспективу — он делал именно ярмарочную игрушку (и с успехом ее использовал). Эдисон сконструировал не только «кинетограф», с помощью которого снял один из первых фильмов (человек приподнимал шляпу и кланялся), но и «кинетоскоп», просмотровый аппарат, использующий принцип прерывистого движения пленки мимо глазка в крышке ящика. Кидаешь монетку и смотришь в глазок двадцать секунд. Единственное, чего Эдисон не понял сразу, — такое развлечение должно быть коллективным.
Проекционных же аппаратов в эпохальном 1895-м появилось сразу несколько. В марте Люмьеры представили свой на научной конференции — но буквально месяц спустя Вудвилл Лэтем в Нью-Йорке на Бродвее уже показывал за плату фильм о боксе; в августе в Лондоне Экрс и Пол крутили короткометражные ленты на своем «кинеоптиконе»; в сентябре Томас Армат и Френсис Дженкинс представили в Атланте «фантаскоп»; а за несколько недель до первого сеанса Люмьеров Макс и Эмиль Складановские опробовали в Берлине «биоскоп».
Люмьеры всего лишь первыми стали практиковать данное увеселение в формах, аналогичных нынешним, — собрали зрителей перед экраном. Причем преемственность кино в ипостаси аттракциона по отношению к сегодняшнему дню тут более чем очевидна. Его балаганный характер не только не поколебал, но усугубил Жорж Мельес, недаром бывший профессиональным иллюзионистом — он, ознакомившись с фильмами Люмьеров, сразу оценил степень развлекательности зрелища и первым стал разыгрывать перед камерой коротенькие представления. Более того, он активнейшим образом применял трюки и спецэффекты (фокусник!), отчего считается родоначальником кинофантастики и кинохорроров. Еще в 1896-м — на следующий после условного «изобретения» синема год! — в «Исчезающей даме» Мельес заставил женщину на глазах обалдевших зрителей превратиться в скелет…
Включился скринсейвер.
Cinephobia.ru
GHOST DOG:Интересный
Да уж какой там самурай… Правда — это до меня только сейчас дошло, — я и впрямь, кажется, давно и бессознательно воспользовался советом: «Живи так, как будто ты уже умер». Не имей ничего, что было бы жалко терять. Гляди на жизнь во всей ее мерзости, чтобы понимать: не за что тут держаться.
Некоторое время назад до меня вдруг дошло: а я ведь много лет уже существую под личинами мертвецов. Это тоже получилось не нарочно — просто за время своих шатаний я успел в разных местах влезть в достаточное количество историй с судебной перспективой (бродяжничество, знаешь, чистоплюйству не способствует). Тем более у меня паспорт другой страны. Так что я понял… что в новых компаниях своим именем мне лучше не называться. А чтоб не брать всякий раз творческий псевдоним с потолка и потом не путаться самому, я стал заимствовать ФИО у старых знакомых — по большей части покойников. Почему у них? Из осторожности, из какого-то суеверия наоборот?.. Сам не знаю. А теперь думаю: не от подсознательной ли догадки, что и я сам давно уже из них?..
Я отдаю себе отчет, что все это звучит некоторым кокетством — но если уж ты опознала меня, ты, надеюсь, понимаешь: мне давным-давно незачем что-то из себя перед кем-то изображать. Когда ты лишаешься всех идентификаторов, бирок и ценников — рабочего адреса, домашнего адреса, имени, — ты делаешься равен себе. Помнишь фильм (останемся синефилами) Аки Каурисмяки «Человек без прошлого»? Про финика, которого ударили по голове и увели паспорт — у него отшибло память, он перестал помнить, откуда он и как его зовут. Он стал бомжевать, а когда его отыскали респектабельные родные — отказался к ним возвращаться. Потому что нашел себя только когда избавился от лишнего.
Что-то подобное я опробовал на себе — и знаешь, в чем тут засада? Оставшись наедине с самим собой — таким-какой-ты-есть — для всех прочих ты исчезаешь. Они тебя не видят. Поскольку распознает-то их глаз как раз одно внешнее и лишнее (собственно, мысль не больно оригинальная — я просто убедился, что воплощается она обескураживающе буквально). Чем этого добра на тебе больше, тем очевидней твоя реальность для максимального количества людей. Когда его нет — нет и тебя.
Десять лет назад в панковских компаниях, в которых мы колбасились, нам бы ответили: ну и не надо! Но уже и тогда я вряд ли согласился бы. Я ведь даже в двадцать не был настоящим пофигистом — я хотел работать: я знал, что умею делать вполне уникальные вещи, и я их делал. Но быстро понял, что результата никто не то что не оценивает, а просто не воспринимает. Им нэ трэба, их зрение на подобное не настроено. Но ведь таков же типичный удел графомана — и я потерял всякую уверенность в собственной состоятельности.
А теперь, когда перестают замечать уже меня самого, я потихоньку теряю уверенность в собственном существовании.
Вот я пытаюсь всмотреться в себя, я оглядываюсь вокруг… Некто, неподвижно сидящий глубокой ночью в чужой пустой хате, куда он пробрался втихаря и в нарушение — потому что приткнуться опять некуда и потому что от хаты этой случайно остались ключи. В чужой стране, в чужом городе, без всяких регистраций, объявленный, скорее всего, в розыск — за чужую аферу. Исповедующийся под придуманным сетевым именем анонимной собеседнице (в конце концов у меня ведь нет стопроцентной уверенности, что я сам тебя правильно опознал… С другой стороны — а есть разница?)…
Кто он такой? Да и существует ли вообще? В данный момент так просто поверить, что — нет. Когда почти ничего не разобрать в темноте, и в захламленной пыльной бесхозной квартире настаивается многодневная тишина — которую только усугубляет неритмичное бряканье заоконной капели да невнятное бормотание шпаны в подъезде (ничуть, по-моему, не более вещественной и одушевленной, чем капель — существование, исчерпывающееся ночными нечленораздельными звуками, да прибавлением пивных банок в нише пожарного крана)…
— Саша?.. Привет, это я, Ксения.
— Я узнал.
Они оба некоторое время помолчали. Знарок поймал собственный недовольный взгляд в зеркале заднего вида. Для майора ее звонок был неожиданностью. Он много думал на ее счет, но ни к каким определенным выводам пока не пришел — так что не представлял, зачем она звонит. Тем более, что в последний месяц они почти не общались. Только он собирался спросить, как она сказала:
— Слушай, помнишь, ты говорил о таком Максиме Лотареве?
— Ну? — Майор с бессмысленной пристальностью уставился куда-то вдоль пробки.
— Я, кажется, знаю, где он сейчас.
Передний «мерин» дернулся вперед, остановился метров через пять. Знарок прижал телефон к уху плечом, берясь за рычаг. Подтянулся с промедлением — в дырку уже почти всунулся какой-то урод на «Волге».
— Откуда?
Она стала объяснять — торопливо и довольно сбивчиво, явно нервничая. Про повторный допрос в УБЭПе, на котором присутствовал Кривцов. Про то, что Гордин, оказывается — она действительно понятия не имела! — родом из Латвии.
А Лотарев, получатель денег якобы для Игоря — вообще латвийский гражданин («Я помню, ты тогда сказал, что он иностранец — а тут выясняется…»). Про то, как она, узнав это, стала перебирать всех знакомых Гордина, включая самых поверхностных, пока не дошла до Владислава Минца — единственного, про кого она слышала, что он тоже экс-рижанин. Как из разговора с Минцем выяснилось, что тот когда-то приятельствовал с Лотаревым, что Лотарев с Гординым еще в Риге были знакомы — и что Минц на днях видел Лотарева в Москве.
Тут Знарок прервал ее: не телефонный разговор. Ты где? Собирается в «Собеседник». Это где? На Новослободской. Они договорились в «Якитории» возле одноименного метро через два часа.
…Народу было полно, он не сразу нашел ее. Назарова и воочию производила впечатление человека не в своей тарелке. Совсем была, сучка, на себя не похожа. Для начала некоторое время помялась, потом вдруг объявила:
— Знаешь, я тебе должна признаться. Я не сказала тогда… — она зачем-то держалась за правый глаз. — На самом деле это я все начала. На «Синефобии». С этим заговором.
— В каком смысле?
— Ну, помнишь, в самом конце декабря на форуме кто-то под ником Джон Доу заявил, что вся история кино — это сплошной заговор? — Она говорила тихо, чтоб не слышали сидящие почти вплотную соседи, но в общем галдеже ее слова едва разбирал сам Знарок. — И предложил его расследовать. И стал выкладывать куски старых статей Игоря…
Майор прищурился:
— Так это была ты?
Она кивнула.
— А этот, второй? Как его — Ник?
— Лотарев.