Тим
Шрифт:
И что произойдет, когда отсчет кончится? Телефон взорвется? Или взорвется бомба, заложенная где-то поблизости?
Как бы то ни было, следовало поторопиться и поискать выход.
Быстро вышел из помещения. Оказался в длинном коридоре со множеством дверей по обе стороны. Наугад двинулся направо, подсвечивая ужасно слабым синеватым светом экрана мобильника. Коридор выглядел не лучше помещения, где я очнулся: клоки пыльной паутины, облупленные стены, выкрашенные когда-то очень давно. С потолка свисают провода, торчат дроссели от люминесцентных ламп; самих ламп нет. Кое-где висели
Где-то слышал, что при Совке во времена холодной войны понастроили бомбоубежищ видимо-невидимо. Ждали третью мировую. Когда Совок развалился, на бoльшую часть бомбоубежищ забили. Тупо забросили. А потом и забыли. Объекты-то засекреченные и нафиг никому не нужны.
Я дотопал до того места, где коридор упирался в другой коридор, перпендикулярный первому. Так… А я ведь долго могу так плутать…
Заработали извилины. Судя по тому, как быстро я приходил в себя, отравили меня несильно, а, стало быть, ненадолго. За короткое время далеко бы меня не отнесли. Значит, выход недалеко. Знать бы, где…
Если бомба — или несколько бомб — заложена в несущие стены этих катакомб, то взрыв похоронит меня вместе со всеми этими портретами забытых вождей. Неприятная будет смерть… Хотя бывает ли приятная?
Посветил на пол — не видно ли следов? Нет, на шершавом цементном полу ни черта не видно. Повертел головой, подставляя темноте коридора то одну щеку, то другую. Сквозняк не чувствовался.
Повернул на сей раз налево. Через десяток шагов путь перегородил большой стол, выглядевший так, словно его вышвырнули с пятого этажа. Я остановился. Если здесь преграда, то вряд ли меня несли этой дорогой, верно? А может ли быть, что стол поставили позже, для отвода глаз? Чтобы меня запутать?
Эй, а зачем меня вообще путать? Чтобы я не успел найти выход и сдох здесь? Но если б меня хотели завалить, сделали бы это спокойно и без напряга еще в автодоме. Следовательно, Неведомой Боксерше от меня нужно что-то другое.
Что?
Чтобы я помучился, понервничал, бегая по темным коридорам? Если ее цель — помучить меня, то есть множество гораздо более действенных способов. Человечество в этом плане много чего понаизобретало за всю историю.
Непонятно.
Зато из-за этих размышлений я перестал спешить и нервничать. Да начихать, подумалось мне. Совсем недавно я собирался сдохнуть, так зачем сейчас-то волноваться?
Я передумал возвращаться, протиснулся между столом и одной из стен и зашагал дальше.
В эту секунду заметил впереди, в темноте, мелькнувший светлый силуэт и легкий шорох ног. Не думая, бросился за силуэтом, увидел дверь, заскочил в помещение, которое было больше того, где я пришел в себя. Скорее всего, это был пищеблок: кафельные стены, два длинных стола, скамейки, дальше вроде бы перегородка, за которой должна быть кухня.
Зрение уже приспособилось к жалкому освещению, и я сразу заметил, что кто-то невысокий застыл в углу, возле щита с переключателями.
—
Силуэт дернулся, и я быстро подошел к нему. Страха почти не было, только болезненное возбуждение. Я посветил прямо в лицо человеку, и оказалось, что это ребенок — пацан лет восьми с соломенными волосами, бледным лицом и в светлой рубашке.
— Я — Кирилл, — тихим сдавленным голосом сказал пацан.
— Ты что здесь делаешь?
Кирилл говорил путано, сбиваясь и заикаясь, но вскоре стало понятно, что он сам очнулся здесь недавно, здорово перетрусил, кричал, но никто не отзывался, тогда он наощупь пошел по коридору, пока впереди не появился слабый свет моей мобилы. Он решил спрятаться на всякий случай, но когда услышал обычный человеческий голос, немного успокоился.
Телефона при нем не было.
— Пошли, — сказал я. — Будем искать выход.
Он послушно схватился за мою руку. Мы чуть ли не бегом, подсвечивая экраном, двинулись по коридору, который скоро влился в еще один перпендикулярный проход.
Я глянул на таймер. 00:36:23… 22… 21… Немногим больше получаса осталось.
— Выход, скорее всего, находится где-то на периферии. То есть на краю этажа, — сказал я Кириллу. Подумал, что всегда приятнее разговаривать с кем-то живым, а не Голлумом у себя в голове. — Тут коридоры в виде сетки. Надо дойти до того коридора, который идет по периферии, и быстро оббежать его…
Пришла неприятная мысль, что выход не обязательно должен находится на периферии. Шахта лифта, к примеру, очень даже может быть где-нибудь в середине этажа. Или чуть сбоку. Вот и ищи.
Потом пришла еще одна мысль: а в бомбоубежище вообще лифты имеются? От любого взрыва шахта деформируется, и лифт застрянет.
Не стал обо всем этом говорить пацану. Все равно толку не будет. Кирилл был подавлен и испуган, но мое присутствие его, видимо, воодушевило.
— Ты с кем жил раньше? — спросил я, пока мы трусцой неслись по коридору.
— С братьями и сестрами, — задыхаясь, сообщил шкет.
Интересно, подумал я. Его братья и сестры — Бродяги? Все рождены в любви? Если верить Супругам из противочумной станции, такое вполне возможно.
— Родными? — уточнил я. — У вас папа с мамой одни и те же?
— Да… То есть нет. Мы так друг друга зовем…
Так-так. А он не из семейки Матери?
— А Матерь кто такая — знаешь?
Он не успел ответить. В темноте впереди послышался негромкий, но отчетливый звук. Приглушенное завывание.
Я снова по привычке схватился за пояс. Ножа нет. Ужасно бесит, когда привык к чему-то, а этого чего-то уже нет…
Идти назад? Смысл?
Мы прокрались еще на несколько шагов. Завывание иногда прекращалось, но каждый раз возобновлялось, так что мы без проблем нашли источник. Кто бы это ни был, он сидел в одном из помещений.
Дверь была распахнута, но проход перегораживала стальная решетка.
— Стой здесь, — велел я пацану.
Осторожно заглянул в помещение, готовый в любой момент отпрыгнуть. Слабый свет экрана выдернул из тьмы грязный пол, столик и сломанный стул. Сбоку виднелось что-то вроде больничной кушетки. На кушетке кто-то лежал спиной ко мне.