Тимур. Тамерлан
Шрифт:
— Тимур?
— Да, господин. Сын эмира Тарагая.
Хаджи Барлас прекрасно знал своего молодого родственника и в глубине души был польщён тем, что он оказался в его свите в этот тяжёлый момент. Тимур уже давно считался самым умным, смелым и решительным среди молодых и родовитых воинов племени. На него можно будет опереться.
— Пусть войдёт.
В дверном проёме произошла смена теней.
Тимур вошёл внутрь и сел, опершись на камышовую стену, отчего сделался совершенно невидим. Эта физическая невидимость гармонировала с общей загадочностью молодого воина. Бек почувствовал, что разговор будет не совсем обычным.
Молчание — вещь неприятная, но вдвойне неприятно молчание в полной
Наконец он преодолел вздорную слабость.
— С чем ты пришёл, Тимур, сын Тарагая?
— Я хочу оставить тебя.
Бек почувствовал приступ удушья и стал массировать грудь в вырезе потной рубахи, радуясь тому, что никто не видит его слабости.
— Ты хочешь меня оставить. Куда же ты пойдёшь?
— В Кеш.
— И ты и я — оба понимаем, что это верная смерть. Что тебя заставляет делать это?
Тимур не сразу ответил на вопрос. Вернее сказать, он вообще на него не ответил, ибо спросил сам:
— Скажи, Хаджи Барлас, ты веришь, что, покинув тебя, я отправлюсь именно в Кеш, а не сбегу туда, где буду в полной безопасности?
Настало время бека помедлить с ответом. Наконец он выговорил, медленно, но твёрдо:
— Верю. И отпущу тебя. Но при условии, что ты объявишь мне свою цель: я не хочу быть соучастником безумного поступка.
— Аллах видит, я смел, но не безумен!
— Я знаю это, поэтому так настойчив в своих вопросах Что тебя заставляет вернуться, может быть, семья?
— Нет. Оба моих сына вместе с отцом и старшей сестрой Кутлуг Туркан-ага находятся в надёжном месте.
— Тогда я совсем ничего не понимаю. А ведь сказано: непонимание — мать раздражения и недоверия.
— Я хочу повидать своего духовного отца, шейха [9] Шемс ад-Дина Кулара. Когда-то, очень давно, я вошёл к нему в дом, когда он со своими братьями дервишами [10] предавался зикру [11] . Я всегда был очень непоседливым ребёнком, но тут я не позволил себе ничего неподобающего и терпеливо выстоял до окончания обряда. Шейх и дервиши были тронуты моим благочестием и помолились за меня. Затем шейх перепоясал меня поясом, дал мне шапку и вручил коралловое кольцо с надписью: «Рости-расти», что означает: «Если будешь справедлив, то во всём встретишь удачу». Шейх ещё сказал мне, что из бывшего ему откровения он узнал, что уже родился человек, который станет наибом [12] Пророка. Никто не знает, кто он. Ещё шейх сказал: «Вера принадлежит пророку, вера есть город, вне которого некоторые произносят: «Нет божества, кроме Аллаха», другие, внутри его, говорят, что, кроме Аллаха, нет божества. Имя этого города Баб-ул-Абваб, и там жилище произносящего счастливые слова: «Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Бога».
9
Шейх (араб., букв. — старик,) — Титул правителей в арабских странах, глав религиозных мусульманских общин, старост деревень и селений в Средней Азии; в широком смысле — почтенный человек вообще.
10
Дервиши — мусульманские монахи. Странствующие дервиши занимаются знахарством, гаданием, заклинаниями.
11
Зикр (букв. —
12
Наиб (араб., букв. — заместитель,) — помощник, представитель духовного лица.
Хаджи Барлас не был человеком слишком глубоко верующим и сверх меры богопослушным; кроме того, он переживал ныне пору не самую лучшую в своей жизни, поэтому в его сердце было место для ропота против излишне строгого к нему божества.
— Там, на севере, на нашей родине, сейчас горят селения и посевы. Пришельцы грабят дома тех, кто не успел скрыться, и убивают тех, у кого нечего взять. Простому человеку не под силу остановить то, что там происходит. Ты вообразил себя наибом Пророка и надеешься обрести высшую силу для борьбы с несправедливостью, да?
— Я не вижу твоего лица, Хаджи Барлас, но чувствую, что ты улыбаешься.
— Не сердись, я не хотел тебя оскорбить. Мне не нравится, что ты покидаешь меня в столь трудный час. И покидаешь по зову божества, которое столь несправедливо ко мне.
— Что мы знаем о справедливости или несправедливости, мы можем лишь говорить о вере и неверии.
— Ты рассуждаешь, как учёный улем. Не думал, что эта книжная премудрость так глубоко угнездилась в сердце охотника и воина.
— И снова я не отвечу на твои обидные слова. Ты думаешь, что ослабла тетива твоей судьбы, но то всего лишь ослабла струна твоей веры.
Хаджи Барлас, недовольно кряхтя, перевернулся с бока на бок, задел плечом камышовую стену, и на него градом хлынули невидимые насекомые. Бек выразил по этому поводу шумное неудовольствие. Кое-как устроившись в новом положении, он спросил:
— Ты ещё здесь, Тимур, сын Тарагая?
— Я жду твоего решения, Хаджи Барлас.
Выдерживая характер, бек ещё некоторое время помедлил, потом сказал:
— Мы ведь с тобой родственники, Тимур.
— Да. Отец говорил мне, что наш общий предок эмир Карачар стоял высоко при дворе Чагатая.
— Будь и ты высок, Тимур.
Глава 2
НОЧНОЙ РАЗГОВОР
И вот, сказал Господь твой ангелам:
«Я установлю на земле наместника».
Они сказали: «Разве Ты установишь на
ней того, кто будет там производить
нечестие и проливать кровь, а мы
возносим Тебе хвалу и святим Тебя».
Он сказал: «Поистине, Я знаю то,
чего вы не знаете!»
Хаджи Барлас не любил Кеш и поэтому большую часть года проводил вне городских стен. Его ставка располагалась в нескольких фарасангах [13] от города, обычно в одной из излучин Кашкадарьи. Всё своё время барласский бек делил между войной и охотой. Вопросы градостроительства и торговли занимали его не очень. Так что к тем временам, о которых идёт речь, Кеш, крупный торговый и ремесленный центр, пришёл в запустение, арыки, снабжающие его водой, обмелели, большая часть садов зачахла. Правитель Чагатайского улуса Токлуг Тимур отлично был обо всём этом осведомлён и не слишком спешил сюда, уделяя прежде всего своё алчное внимание городам более богатым и цветущим.
13
Фарасанг — персидская мера длины, около 5 — 6 километров.