Тингль-Тангль
Шрифт:
Тьфу ты черт. Гадость.
Шайзе.
Шайзе, шайзе, шайзе.
– Поехали домой, а? – просит Васька.
– Конечно. Как скажешь, кьярида.
Дома, в мастерской, Ямакаси пи на минуту не выпускает Ваську: сначала из поля зрения, затем из объятий. Он даже в ванную не пошел, – прежде такого никогда не случалось.
– Ты сам на себя не похож, – самое глупое замечание из всех возможных, хотя бы потому, что Васька понятия не имеет, каков Ямакаси на самом деле. Она прожила с ним больше месяца, но оказалась еще дальше от разгадки, чем была вначале. Ее так и тянет спросить у Ямакаси напрямую: что
И кстати, кто же такой Тобиас Брюггеманн?
Все это готово слететь с Васькиного языка, но в самую неподходящую минуту его обволакивает язык Ямакаси.
– Хочешь заняться любовью, кьярида? – шепчет он, что-то новенькое, раньше в ходу было выражение «хочешь, займемся сексом». Васька вот-вот поднимет Ямакаси на смех, но что-то останавливает ее: быть может, неожиданно прорвавшаяся в его голосе тоска по настоящей страсти. Та же тоска ощущается и в теле, в каждом изгибе, в каждом заломе многочисленных татуировок. Ямакаси как будто нажрался «виагры», или еще какой-нибудь химии, якобы повышающей потенцию, или находится под мощным влиянием неизвестного Ваське афродизиака. Две минуты назад они едва не поругались из-за завтрашнего восхождения на стену небоскреба, Ямакаси даже пришлось прибегнуть к традиционному «доверься мне» и экзотическому «завтра все решится», уж не предчувствие ли близкой расправы над ведьмой сыграло роль афродизиака?
С Ямакаси станется.
– Ты любишь меня? – спрашивает Васька.
– Конечно. То, что я собираюсь сделать для тебя, – разве не доказательство любви?
Раздавить паука, вот что он собирается сделать. Убить ведьму, тем самым освободив Ваську от многолетних пут. И не только Ваську – дьявольской кухне тоже придет конец. Но так ли уж виновата ведьма?…
Эта мысль приходит неожиданно, в самый неподходящий момент: Васькино тело покоится на волнах тела Ямакаси. Васькино тело покачивается, вода прозрачна и пронизана солнечными лучами; они достают до самого дна и в их преломленном свете хорошо видно, чем усыпано дно.
Обломками невинных мечтаний Мики быть нужной ей, Ваське.
Крошечный трамвайчик со звонком «исполняю желания, исполняю желания, исполняю желания»; крошечный мотоцикл – раньше его фара и подфарники были наполнены лунным светом, но теперь не горят; крошечная фигурка керамической птицы, не такой кровожадной, как птица Кетцаль, – почему все это так пугало Ваську в детстве? Почему она думала, что Мика вторгается в ее сны? быть может – она просто охраняла их? Почему в любом поступке, в любом душевном движении Мики ей чудилось притворство? Да, она врала Ваське о смерти родителей, но почему Васька увидела в этом только ложь, а не желание защитить ее от страшной правды, пусть и ненадолго. И потом… Редкая психологическая особенность Васьки: Мика никогда не называла ее болезнью. Наверное, она сделала не все, чтобы помочь Ваське, но Васька… Васька вообще ничего не делала, чтобы помочь самой
Это жалость или что?
– Давай оставим все как есть, – шепчет она, не открывая глаз. Она бы и не смогла открыть их: губы Ямакаси завладели веками, завладели ресницами, избавиться от их тисков невозможно.
Что значит – оставим все как есть? – Не стоит ее убивать…
Он больше не целует Ваську, по и не собирается выпускать ее тело из объятий.
– Ты передумала? Воспылала сестринскими чувствами? Или она вдруг перестала быть ведьмой?
– Нет, но…
– Ты разговаривала с ней?
– Ты же знаешь, что нет. Мы не общаемся…
– Тогда объясни мне, что происходит, – Ямакаси по-прежнему говорит с ней ласково, пи на йоту не повышая голоса.
– Я не знаю… Может, и правда имеет смысл просто разменять квартиру.
– Она не даст тебе разменять квартиру.
– Я могу это сделать без нее. Сама.
– Ты? – и снова он не повышает голоса. – Разве ты потянешь такое грандиозное мероприятие?
– Почему нет? – Васька чувствует подвох, но не может сообразить, с какой стороны его ждать. – Почему бы мне не потянуть такое грандиозное мероприятие?
– Разве у тебя нет проблем с бумагами? Вот оно.
– Каких проблем? С какими бумагами?
– Ты ведь больна дислексией, Васька. Разве не так? Вот оно!
– Я нормальный человек… Ты же видишь… – она пытается высвободиться, оттолкнуть от себя Ямакаси, но его татуировки вдруг отделяются от кожи и перехватывают Васькины руки, плечи и запястья, разоряют гнезда шейных позвонков, узлами завязываются на бедрах – ну, конечно, ей только кажется это.
Кажется.
– Я нормальный человек, – в отчаянии повторяет она. – А дислексия – это не болезнь…
– Вот как? Тогда что же это?
– Редкая психологическая особенность. И откуда ты… Откуда ты узнал о ней?
– Твоя расчудесная сестра. Она мне все рассказала.
– Она? Вы говорили об этом?
– Мы вообще говорили о тебе. Она сказала, что ты больна. И еще, что ты психопатка. И еще, что ты шлюха.
– Она так и сказала? – Васька не знает, за что ухватиться в первую очередь: за «психопатку» или за «шлюху».
– Да. А еще она сказала, что у тебя не все в порядке с головой, – Ямакаси безжалостен.
– Зачем?
– Откуда же я знаю? Наверное, для того, чтобы понравиться мне.
Трамвайчик, птица, мотоцикл… ах ты, сука!…
– Все еще хочешь оставить все, как есть? – татуировки Ямакаси ослабили хватку, он и сам ослабил хватку и готов отпустить Ваську на свободу.
Васька не в состоянии произнести ни слова.
– Я не хотел говорить, кьярида… Не хотел расстраивать свою девочку. Я думал, ей хватит решимости и уверенности. Но я вижу, что она колеблется… Ты колеблешься?
Ямакаси больше не держит ее, он даже отодвинулся, но почему тогда Васька не может избавиться от ощущения, что его холодные пальцы все крепче и крепче сжимаются на ее шее?
– Ты колеблешься, – печально констатирует он. – А она – нет.
– О чем ты?
– О том, что если этого не сделаешь ты, то сделает она.
– Что она сделает? Что должна сделать?
– Она хочет убить тебя.
Смысл произнесенного не сразу доходит до Васьки. Оказывается, мотоцикл был нужен пауку для того, чтобы сбить Ваську на пустынном шоссе; трамвай – для того, чтобы перерезать ее пополам, а птица – для того, чтобы выклевать Ваське глаза. Васька терпеть не могла свою старшую сестру (да, да, да!), – но она и подумать не могла, что Мика платит ей той же монетой.