Тиран моей мечты

Эрос Эви

— Аппетита нет.

— Я тебе дам — нет аппетита, — нахмурилась мама. — Ешь, говорю! Там в сковородке картошка и две котлеты. Все чтобы съела.

Я вздохнула и погладила Троглодита по голове. Он эту самую голову поднял и посмотрел на меня с надеждой. Во взгляде его читалось: «Может, отдашь мне котлеты? Раз сама не хочешь!» Я не хотела, но мама права — надо поужинать. Вдруг на сытый желудок будет не настолько тошно? — Ладно, Тин, — сказала мама, явно пытаясь меня утешить, — скоро твой тиран тебя оценит. Вот увидишь.

Я даже хмыкать не стала.

Чтобы Черный смог меня оценить, я должна делать что-нибудь ценное. Я же выполняю работу, для которой юридическое образование не обязательно, достаточно просто иметь на плечах голову с небольшим количеством мозга.

Увы, подобными достижениями Назара Миролюбовича не впечатлить.

— А ты не хочешь попробовать… м-м-м… одеться пособлазнительнее? — протянула вдруг мама, и я подавилась котлетой.

— Мам! — Ну а что? — она сделала невинные глаза. Прям как Троглодит, украдкой сожравший что-нибудь непозволительное.

— Ты у нас девушка симпатичная, свободная, а он мужчина молодой и неженатый.

Я запила котлету чаем и ответила: — Насчет молодого ты погорячилась. Ему тридцать… шесть, кажется. А «неженатый» и «свободный» при нынешних свободных нравах — не одно и то же.

— Ерунда, — отмахнулась мама. — Современная молодежь недооценивает штамп в паспорте.

Я улыбнулась. Да уж, только нам с мамой и рассуждать о роли штампа в паспорте среди современной молодежи. С нашим-то опытом семейной жизни.

— Надень завтра не костюм, а платье, — продолжала мечтать родительница. — Голубенькое то. Оно к твоим глазам подходит.

— Мама, — я не выдержала, — это платьице надо носить, когда на улице плюс двадцать, а еще лучше — тридцать градусов. А сейчас — плюс восемь.

— Красота требует жертв! — припечатала мама, и я решила не спорить. Спорить с ней бесполезно, только нервы себе трепать.

Я-то знаю, что Черный — не из тех мужиков, которые клюют на женские прелести. Правда, мама на подобное возражение заявила бы, что таких мужиков не бывает.

Бывает, еще как. И вообще он не мужик, а тиран.

Возможно, даже тираннозавр.

Утром следующего дня я еще успела немного потискать Юльку, а потом убежала на работу.

По моему скромному мнению, на работу надо ходить если не с удовольствием, то хотя бы без ненависти. Я же… буквально заставляла себя вставать с постели, одеваться, завтракать и тащиться в офис.

И я не уверена, что дело только в Черном. Он, конечно, тиран и деспот, но я ведь не все восемь часов с ним общаюсь. Бывали дни, когда я его вовсе не видела, а работу свою при этом ненавидела не меньше.

Увы, еще на втором курсе я поняла, что ошиблась с выбранной профессией. Под впечатлением от книжки «Гнев ангелов» Сидни Шелдона я, семнадцатилетняя дурочка- одиннадцатиклассница, решила стать юристом, а лучше даже адвокатом. В то время я еще не ведала, что книжки — это одно, а жизнь — совершенно другое. Мама меня, конечно, предупреждала, но упрямством я пошла в нее, поэтому не послушалась.

Училась я все равно хорошо, несмотря на общее разочарование,

но вот работать по специальности больше не хотела. Наверное, многие вчерашние выпускники так — не зная, куда податься, или поддавшись очарованию мечты, поступают в институт, а потом думают: «Нет, это же совсем не мое!» Маме я так и не призналась. Сначала побоялась, а после было уже не до признаний. Она и без этого схватилась за голову, когда ее двадцатилетняя дочурка принесла в подоле.

— Такая же дура, как я, — вздохнула мама тогда. Но, к ее чести и моему облегчению, про аборт даже не заикнулась. Я бы на нее смертельно обиделась.

Впервые значение слова «аборт» я узнала лет в двенадцать и ужаснулась — как же можно убить своего ребенка! Всю ночь проплакала, представляя, как маленькую козявочку выскребают из женщины, и поклялась, что никогда не совершу подобного поступка.

Теперь, конечно, я уже не столь категорична, как в двенадцать — да и в двадцать — лет. Знаю, что аборт бывает и по медицинским показаниям, да и не только. Ну и в целом — не нужно никого осуждать. И пусть сама я никогда не решилась бы на такое, других я за это уже не презираю. Видимо, выросла.

Зазвонил стационарный телефон, и я вздрогнула. Кто может звонить мне пол-одиннадцатого? Скорее всего, Назар Миролюбович. Остальные еще пьют кофе и продирают глаза, а он, как всегда, возмутительно бодр.

Вот, кстати, еще одна его отличительная черта — кофе он не пьет. Зато пьет совершенно не сладкий черный чай. Как шутит его секретарь: «Черный пьет только черный».

— Алло.

— Кристина, зайдите ко мне.

И бросил трубку.

— И вам здравствуйте, — пробурчала я, вставая с места. Таня Войнова, потерев глаза и зевнув, негромко поинтересовалась: — Черный вызывает? — Угу. Интересно, зачем. Вчерашнее задание я отправила еще… вчера.

— Щас узнаешь, — хмыкнула Таня, и я, одернув пиджак, поспешила в кабинет Назара Миролюбовича.

По пути посмотрелась в зеркало и улыбнулась, вспомнив мамину сентенцию по поводу «одеться пособлазнительнее».

Видела бы она, с каким лицом Черный на меня смотрит. Об такое лицо можно разбивать кирпичи.

— Доброе утро, — произнесла я вежливо, заходя в кабинет. Что меня всегда поражало в Назаре Миролюбовиче — так это его полнейшая организованность. Все на своих местах, подписано, на столе ничего не валяется. Вот у Жукова — нашего генерального — в этом плане совсем иначе. Я не представляю, как он сам что-то находит в подобном хаосе.

Черный посмотрел на меня совершенно бесстрастно, кивнул на стул.

— Садитесь.

Я села, разгладила юбку, стараясь не дрожать и не сжимать кулаки. Только в животе что-то бурлило и переворачивалось.

— Вот вам документы, — Назар Миролюбович протянул мне какой-то конверт. — Отвезете их по адресу, который здесь указан. Потом вернетесь на работу. Вопросы? Я посмотрела на конверт. Другой конец города… Он с ума, что ли, сошел? У нас же курьер есть! Он, может, и сошел, но я-то нет. И поэтому я промолчала.