Титан. Фея. Демон

Варли Джон Герберт

Не доходя до них, Псалтерион повернул на север и вихрем помчался вдоль небольшой горной речушки. Затем переправился по стремнине и начал подъем. Довольно продолжительное время он уже был в Рее, ибо сектора Геи четких границ не имели. Поездка началась в центре сумеречной зоны между Гиперионом и Реей — этой туманной области меж дневным светом первого и вечной лунной ночью второй. Теперь Псалтерион все углублялся и углублялся в ночь. Где-то на средних склонах гор Астерия он окончательно ее достиг. Впрочем, рейская ночь особых проблем с видимостью не доставляла; во-первых, титаниды прекрасно видели в темноте, а во-вторых, здесь, пока еще невдалеке от границы, по-прежнему хватало света, отраженного равнинами Гипериона.

Псалтерион одолевал горный склон по узкой, но вполне различимой тропе. Серией альпийских перескоков

он проделал путь через два перевала и оказался в глубоких долинах по другую сторону гор. Отвесные и скалистые Рейские горы имели склоны в среднем по семьдесят градусов. Высокие деревья здесь уже не росли, но землю обтягивали лишайники настолько плотные и гладкие, что она напоминала бильярдный стол. Тут и там попадались широколистные кустарники. Корни этих растений уходили в живую скалу и могли достигать полукилометра, прежде чем доставали до вскармливающего тела Геи — истинного костяка этих гор.

Вскоре Псалтерион увидел вздымающийся меж двух пиков маяк Фонотеки. Завернув за поворот, он оказался перед пейзажем, уникальным даже для Геи, которая сделала своим хобби создание всевозможных странностей и причуд.

Меж двух пиков — очерченных не менее резко, чем Маттергорн, — протянулась узенькая седловина земли. Поверхность ее была плоская, а по обе стороны располагались бездонные пропасти. Плато называлось Мачу-Пикчу — в честь схожего места в Андах, где инки построили каменный город прямо в облаках. Единственный лучик солнечного света необъяснимо блуждал здесь, вырвавшись из потока, падавшего на отдаленную крышу Гипериона. Под острым углом он пронзал ночь, смачивая плато маслянистым золотом. Выходило так, будто солнце искало и находило себе отверстие с игольное ушко в иссиня-черных облаках.

На Мачу-Пикчу располагалось всего одно-единственное строение. Фонотека представляла собой двухэтажный деревянный дом, побеленный известью и крытый зеленой дранкой. Оттуда, где остановился Псалтерион, домик казался игрушечным.

— Шеф, мы на месте, — пропела титанида. Габи села, протирая глаза, затем повернулась и воззрилась на долину Сирокко.

— «Взгляни на труды мои, о Всемогущий, и воспечалься», — пробормотала она. — Соль в том, что у этой девки неладно с головой. Надо бы ей проветриться. И кто-то должен ей это сказать.

— Ты уже говорила, — заметил Псалтерион. — Когда мы в прошлый раз здесь были.

— Да. Говорила. Что я говорила? — Габи вздрогнула. Воспоминания по-прежнему угнетали. — Ты давай двигай. Нечего зря болтать.

Псалтерион взобрался по тропе к узкому перешейку, что вел к Мачу-Пикчу. Там, над бездонной пропастью у плато, простирался подвесной мост из дерева и веревок. Мост этот можно было срубить несколькими взмахами топора, лишая твердыню Сирокко любого доступа, кроме воздушного.

По ту сторону моста сидел молодой человек в альпинистских ботинках и униформе цвета хаки. Исходя из мрачного выражения его лица, Габи заключила, что перед ней — очередной из бесконечной процессии кавалеров, что из года в год пускались во все тяжкие с единственной надеждой — покорить загадочную и одинокую Фею Титана. Впрочем, когда они прибывали, то неожиданно для себя обнаруживали, что не особенно загадочная Фея не так уж и одинока — у нее всегда было три-четыре любовника. А самое досадное — что ее совсем нетрудно было покорить. Если молодого человека мало волновало присутствие публики, то лечь с Феей в постель было раз плюнуть. А вот просто так взять и уйти было куда сложнее. Сирокко имела обыкновение опустошать души мужчин, а если души эти оказывались слишком мелки, она в них вообще больше не нуждалась. Такое продолжалось уже семьдесят лет. Одно это придавало ей очарование. Однако семьдесят лет сексуальной практики сделали Фею сверхъестественно искушенной — далеко за пределами опыта всех молодых людей вместе взятых. Они мгновенно в нее влюблялись, а когда из-за этого неизбежно становились несносны, она просто давала им коленом под зад. Габи называла таких Потерянными парнишками.

Преодолевая мост, Габи подозрительно присматривалась к очередному Потерянному парнишке. Известно было, что эта публика склонна с горя бросаться в пропасть. Она решила, что и этот попытается, когда в ответ на ее выразительный жест в сторону тропы к Титанополю и осколкам прежней жизни, парнишка лишь горько усмехнулся.

Габи спрыгнула

со спины Псалтериона, когда тот оказался рядом с широкой входной верандой. В высокие двери дома, рассчитанные также и на титанид, никто не должен был входить, не будучи приглашен самой Феей. Габи одним прыжком легко одолела четыре ступеньки до веранды и уже взялась было за латунную дверную ручку — но тут заметила, что с подвешенного на веранде гамака болтается рука. Меж боковых перекладин каркаса разглядела она и босую ногу. Все остальное было накрыто грязной титанидской попоной, по виду очень напоминавшей серапе.

Стоило Габи стянуть попону, как перед глазами у нее оказался открытый рот Сирокко Джонс, бывшего капитана Межпланетного космического корабля «Укротитель», а ныне Феи Титана, Задоматери всех титанид, командира Стальной Эскадрильи Ангелов, адмирала Великого Флота Дирижаблей: легендарной Сирены Титана. Мало чем отличаясь от трупа, Сирокко уже трое суток давала храпака.

Габи не смогла скрыть выразившегося у нее на лице отвращения. Она была близка к тому, чтобы вообще пойти отсюда куда глаза глядят; затем лицо ее постепенно смягчилось. Призрак былой любви порой возвращался к ней, когда она видела Сирокко в таком безобразии. Она отвела со лба спящей женщины копну спутанных темных волос и была вознаграждена взрывом храпа. Руки слепо зашарили, ища попону, и Фея повернулась набок.

Габи обошла гамак и взялась за самый низ. Потом резко дернула вверх. Пронзительно скрипнули цепи. А ее бывшая начальница скатилась со своей лежанки и с деревянным стуком грохнулась на пол.

ГЛАВА XI

Пурпурный карнавал

Гиперион многими считался прелестнейшим из всех двенадцати регионов Геи. Хотя на самом деле немногие попутешествовали столько, сколько требуется для обоснованного сравнения.

Впрочем, Гиперион и вправду был прекрасен: земля мягкая и плодородная, омытая пасторальным светом вечного дня. Не высилось там никаких зазубренных гор, зато текло множество рек. (О Гиперионе всегда говорили в мужском роде, хотя ни один из регионов Геи не относился ни к роду мужскому, ни к роду женскому. Свои имена они получили в честь титанов, первенцев Урана и Геи.) Прежде всего там протекал Офион — на большей своей части широкий, мутный и медленный. В него впадали девять главных притоков. Их назвали в честь девяти муз. К северу и к югу земля постепенно приподнималась, как и во всех регионах Геи, пока не заканчивалась утесами трех километров высотой. На вершинах утесов располагались относительно узкие полки, известные как нагорья. Здесь можно было увидеть животных и растения, оставшиеся неизменными со времен юности Геи. Земля там продолжала подниматься, пока не наступал момент, когда скалистому панцирю уже не за что было держаться. На свет выступало нагое тело Геи, поднималось еще выше, делалось вертикальным, а затем загибалось и нависало над оставшейся внизу землей, полностью накрывая ее прозрачным окном для пропуска солнечного света. Воздух на такой высоте холодным не был, зато холодными становились стены. Скапливавшиеся там водяные пары замерзали, образуя толстую ледяную полоску. Она постепенно обламывалась, разбиваясь о склоны нагорья, таяла, стекала вниз узкими каскадами, выбрасывалась с высоких утесов и продолжала мирное течение в реках Муз. В конце концов, как все и вся, воды эти стекались в объединяющем токе Офиона.

Западные и срединные земли Гипериона затянуты были дремучими лесами. На некоторую часть своей длины Офион становился скорее озером, нежели рекой, вытягивая палец болот от места крепления центрального вертикального троса на северо-восток. Однако большую часть поверхности Гипериона покрывали прерии — то была земля покатых холмов, просторного неба и растительности, очень похожей на янтарные волны хлебов. Звалась эта земля Титанидскими равнинами.

«Хлеба» росли, как им нравилось, титаниды — тоже. Они владели своими равнинами, не насилуя их. Отстраивались они мало, предпочитая пасти всевозможных животных, приспособленных к тому, чтобы сосать молоко Геи. Серьезных соперников в борьбе за жизненное пространство у них не было, естественных врагов — тоже. Переписей населения никогда не проводилось, но цифра в 100 000 представлялась довольно близкой. Будь их 200 000, земля была бы существенно перенаселена. Цифра же в полмиллиона неминуемо означала бы голод.