Титан. Фея. Демон
Шрифт:
Не так давно Беллинзона начала производство пороха и нитроглицерина. Порохом армия располагала — в виде больших ракет. А вот почти весь нитроглицерин — в виде динамита — ушел на цели, которые Сирокко раньше времени раскрывать не собиралась, приводя этим в ярость генералов. Однако даже доступность к динамиту не внесла бы значимой разницы в способность армии отразить воздушную атаку. Ракеты и боезаряды были рассчитаны лишь на отвлечение внимания. Люди надеялись на то, что их жар притянет ночников и боковух.
С тем же расчетом армия разожгла костры. Несколько десятков фургонов набили сухими дровами и облили керосином. Сразу после сигнала об атаке эти фургоны
Главная же часть армии погасила все огни, растянулась и приступила к работе со своим личным шанцевым инструментом (с лопатами, чтоб штатским было понятно). Высокая технология оказалась бессильна как-то усовершенствовать упомянутый ЛШИ. Любой пехотинец Аргонн мгновенно сообразил бы, как им пользоваться. Несмотря на то что земля была твердой — удивительно было видеть, как быстро может окопаться человек, прежде чем начинают падать бомбы.
Сирокко неожиданно для себя поняла, что выделывает черт знает что. Пока бело-голубые пятнышки Пятого крыла штурмовиков принялись над ними кружить, готовясь к первому заходу, она вдруг помчалась назад по шоссе, размахивая мечом и срывая глотку.
— Ложись! В укрытие! Ложись, ложись! Наша авиация уже на подлете! Все носом в землю!
Сирокко заметила далеко впереди и сбоку первый смертоносный оранжевый цветок — пока еще очень далеко. Но тут ее сцапали за руку, подняли и швырнули на широкую спину Менестреля. Фея приземлилась на ноги, ухватила Менестреля за плечи и заорала ему в самое ухо:
— В укрытие, ты, псих ненормальный!
— Непременно. Только сначала ты.
И они загрохотали по шоссе, изумляя войска, выкрикивая предупреждения — совершенно излишние, ибо к тому времени все вокруг уже гремело и пылало под мощными ударами Пятого Неистового. Сирокко считала, что это чистой воды безумие. Никогда она не понимала, как командиры могут так психовать, и не была уверена, удастся ли ей самой с этим справиться. Сирокко не имела ни малейших иллюзий относительно своей неуязвимости для бомб и пуль. Не считала она и что сумасшедшая сила ее личности сможет ее защитить — согласно теории, выдвинутой в когда-то прочитанных ею наиболее причудливых военных трактатах.
Сирокко знала одно — негоже ей сейчас бросаться в укрытие. Куда лучше рискнуть жизнью. Солдаты должны ее видеть и не сомневаться в ее бесстрашии — хотя Фея так тряслась, что чуть не выронила меч. Не существовало другого способа убедить их пожертвовать собственными жизнями, когда дело того потребует.
«Господи Боже, — подумала Сирокко. — Что за прелесть эта война!»
Большинство титанид избрали курс, какой и Сирокко, и генералы посчитали самым для них логичным. На то, чтобы вырыть траншею, куда спрятались бы все их громадные тела, ушла бы целая вечность. Главным преимуществом титанид была скорость.
И они бросились бежать.
Титаниды побежали врассыпную, как можно дальше удаляясь от центра действия. А потом, объятые ужасом, стали наблюдать, как сатанинская красота сражения разворачивается и в воздухе, и на земле.
Сигнальные ракеты с визгом взмывали в небо из пиротехнических фургонов, рассыпаясь оранжевыми искрами, сияя слепящим ярко-алым огнем, а затем взрывались. Ночники и боковухи, будто птицы со сверкающим оперением, вылетали из-под крыл бомбадулей, волоча за собой алое, голубое или
Немногие титаниды, тронутые выше их сил, пустились назад, но были остановлены своими более рассудительными собратьями.
Лишь титанидские целители никуда не побежали. Как и санитары из людей, они занимались тем же, чем издревле на войне занимаются врачи. Они подбирали раненых, оказывали им помощь... и гибли рядом с ними.
— О Великая Матерь! Дай мне силы все это пережить — и я больше никогда не отойду от компьютера! Никогда, никогда, никогда...
Искра сама не сознавала, что кричит. Съеживаясь в комочек в окопе, который, как казалось ей, был около сантиметра глубиной, она вдобавок делила его с двумя совершенно незнакомыми ей пехотинцами.
На самом деле окоп был гораздо глубже, и, когда наступило относительное затишье, все трое выскочили наружу и снова принялись копать как полоумные. Потом последовал новый заход монстров, и вся троица опять посыпалась в укрытие — в неразберихе острых локтей, ботинок, мечей в ножнах, съехавших набекрень шлемов и смрадного страха. Щиты они держали над собой и слышали, как комья земли барабанят по тусклой бронзе.
Совсем рядом упала бомба. Искра задумалась, сможет ли она теперь еще что-то услышать. Очень долго в ушах стоял дикий звон. На щиты посыпались осколки раскаленного металла и дымящаяся почва.
— Никогда, никогда, никогда...
Какая-то часть разума Конела сознавала, что те пришельцы из Метиды, что повернули на север, направляются к Беллинзоне. Другая часть рыдала по оставшейся в численном меньшинстве Третьей эскадрилье.
Но все остальное его существо было сосредоточено на мрачном небе впереди, которое с каждой минутой светлело. Сражение они смогли наблюдать задолго до того, как прибыли на место.
Потом они вступили в бой — и уже не было времени думать ни о чем, кроме полета.
Массу работы пришлось возложить на компьютер. На экране было слишком много сигналов, слишком много путаницы и тьмы. Конел увернулся, вышел было на что-то многообещающее... и был отвергнут компьютером управления огнем, который опознал в мишени соратника. Затем он долбанул одного бомбадуля. Весь поединок длился менее трех секунд. Конел даже не стал смотреть, как обоборота врага падают в ночь, а немедленно выкрутил поворот с десятикратной перегрузкой в сторону следующей возможной мишени.
На самом деле бой принес сплошное разочарование. Конел понимал, что тем, кто, лежа на земле, двадцать минут дожидался подлета его эскадрильи, он таковым не казался. Но к тому времени, как Конел и его пилоты добрались до места, Пятое крыло довольно по-дурацки растранжирило большую часть своих боеприпасов типа «воздух-воздух». В орудиях бомбадулей уже истощался запас крошечных пулесуществ. Бомбы у них, правда, оставались — но это играло только на руку Конелу, ибо, когда его ракета попадала в цель, следовал более мощный взрыв. Каждый такой взрыв означал, что для лежащих в траншеях осталось на одну бандероль со смертью меньше.