«Титаник» плывет
Шрифт:
— Очень.
Впервые за время их беседы Эрнст фон Бюрхаузен солгал. Почему? Зачем?
Разумного объяснения этому поступку было не найти.
В дело, похоже, вмешались силы, не питавшие к барону ни малейшей симпатии. Возможно, впрочем, не только к барону — ко всему человечеству. В целом.
Обманывать мисс Крис не было никакой необходимости. Ей-то — уж точно! — совершенно безразлично, какая у барона машина. Заводя этот разговор, Эмили просто хотела сделать ему приятное — Патрик Крис помешан на своих
Логика любящей дочери.
Эрнст почувствовал себя очень паршиво.
Словно алкоголик, по привычке хлебнувший виски после того, как дал зарок не употреблять спиртного.
И уже успел войти во вкус трезвого образа жизни.
Но слово было сказано.
— Оставаться здесь больше незачем, дорогая. Прошу тебя, уйдем. Пожалуйста!
Коньяк, выпитый доктором Паркером после ужина, давно улетучился. Он редко пьянел, но крепкая гаванская сигара, сдобренная изрядной порцией старого «Hennessy», сделала свое дело. Хмель ударил в голову.
Не случись этого, миссис Паркер вряд ли удалось бы уговорить мужа на сомнительную — если не сказать рискованную — авантюру.
В курительном салоне на корме первой палубы было относительно спокойно.
Ральф решил пересидеть здесь шквал безудержного веселья, накатившего на судно, — возвращаться в каюту миссис Паркер категорически отказалась.
Худшие прогнозы доктора Паркера — увы! — начинали сбываться. Состояние жены с каждым часом тревожило все больше. Морской круиз нисколько не успокоил ее взвинченные нервы. Пестрое многолюдье, суета и постоянный гвалт заряжали ее нездоровой, разрушительной энергией.
Водоворот эмоций, положительных только внешне — профессиональным чутьем Ральф Паркер остро ощущал присутствие болезнетворных микробов агрессии, алчности, зависти, ревности, — неумолимо затягивал душу миссис Паркер в свои опасные глубины. Надломленная, так и не сумевшая оправиться от прошлых потрясений, она даже не пыталась сопротивляться. Болезнь прогрессировала.
И еще этот чертов Атлантический бал!
Ральфу — а вернее, его жене — он не сулил ничего хорошего.
Последствия были непредсказуемы.
Обшитые дубом стены курительного салона, зеленое покрытие столов, мягкая коричневая кожа глубоких кресел и диванов создавали ощущение покоя.
Большие витражи на окнах гасили ослепительные вспышки света — странные, причудливые тени метались по мозаичному полу.
И только.
Здесь собрались в основном пожилые люди, желающие насладиться вечерней сигарой в тишине.
— Атлантический бал? Нет уж, увольте.
Их балы остались в далеком прошлом.
Ральф немного расслабился.
Супруга вела себя на удивление смирно.
Коньяк
Сигара — душистой.
Молодой человек, стремительно переступивший порог салона, не смутил и не встревожил его нисколько.
Худощавый блондин в белом смокинге, казалось, заглянул сюда случайно. Или просто искал кого-то. Но не нашел. Он уже собирался удалиться, так же стремительно, как вошел, но именно в этот момент встретился глазами с Ральфом.
Они сразу узнали друг друга.
Джим Чамп — вторая ракетка мира — был многим обязан доктору Паркеру.
Если не сказать — всем. Нынешним титулом, миллионными гонорарами и — в конечном итоге — тем, что сейчас находился на борту «Титаника».
Автомобильная катастрофа, чуть не стоившая ему жизни, обернулась приговором — едва ли не более страшным.
Вердикт врачей был суров и обжалованию не подлежал. Так говорили.
Джим пришел — а вернее, приехал — к доктору Паркеру в инвалидной коляске. Без всякой надежды — просто по инерции. Деятельная натура и закаленный бойцовский характер бунтовали. Они не желали сдаваться — но он уже принял решение. И теперь пытался усыпить их бдительность, обмануть, с тем чтобы позже заставить замолчать навсегда.
Операция длилась восемь часов.
И выздоровление еще долгих одиннадцать месяцев — столько времени потребовалось Джиму Чампу, чтобы заново научиться ходить.
Через два года он выиграл Уимблдон.
Еще через год стал второй ракеткой мира.
И вот теперь плыл на «Титанике».
Они обнялись. Порывисто и совершенно искренне.
— Рад тебя видеть, Джим.
— Что уж говорить обо. мне, док. Чертовски здорово, что мы встретились. Какие планы на вечер?
— Уже ночь, Джимми.
— О, действительно. Я не заметил. Поболтаем завтра?
— С удовольствием.
— Тогда я пошел. Долли Дон с минуты на минуту начнет свое шоу. В программе оно не значится, между прочим.
Джим многозначительно подмигнул Ральфу.
Все это время миссис Паркер безразлично молчала, глядя куда-то в сторону. Пациенты мужа ее раздражали. Потому-то Ральф не представил Джима. Тот, в свою очередь, не проявил инициативы.
Неожиданно настроение женщины изменилось.
— О каком шоу вы говорите?
— Ничего особенного, мэм. Обычный выпендреж До-До. Не думаю, что вам это понравится.
— Нет, почему же? Мне интересно. Очень интересно. Вы можете нас пригласить?
— Никаких проблем. Только док, похоже, устал. А там, знаете ли, будет шумно. Даже очень.
— И замечательно! Я умираю от скуки.
— Послушай, детка. Я действительно устал, и тебе не мешает отдохнуть…
— Ну, Ральф, пожалуйста… Заглянем на одну минуту, одним глазком, а потом — обещаю тебе! — сразу же пойдем спать. Вы действительно сможете провести нас туда?