Тито Вецио
Шрифт:
— Будь я на твоем месте, Макеро, — сказал Портений, — я бы испытал еще счастье.
— Конечно, лучшего средства нет для уничтожения дурного предзнаменования, — кричали собеседники.
— А если я еще раз брошу неудачно?
— Это невозможно!
— Я ставлю пятьдесят сестерций.
— Чтобы ни выпало, лишь бы не собачий глаз?
— Да.
— В таком случае было бы крайне глупо не пользоваться такими шансами. Я принимаю. Дайте мне кости.
— Идет, на три ставки! — вскричал один из играющих.
— Будет тебе каркать, проклятая ворона! — отвечал, побледнев, Макеро.
— В таком случае, ты мне должен отдать семьдесят сестерций.
— Нет, я предпочитаю попытать счастье, — сказал, побледнев,
— Собачий глаз! — загорланили все солдаты, с суеверным страхом отходя от стола, на котором три раза выпал собачий глаз.
Игра прекратилась. Макеро сидел, потрясенный, с выпученными глазами, точно перед ним стояло приведение. После первого крика радости наступила тишина. Солдаты с удивлением глядели друг на друга, относя несчастье помощника центуриона к дурному предзнаменованию. Каждый из них украдкой целовал фаллум [214] и бормотал сквозь зубы магические слова: «ardanabon, duknaustra, abracadabra». [215]
214
Фаллум — талисман из дерева, слоновой кости или металла, предохранявший от злого волшебства.
215
Бессмысленные слова, используемые колдунами.
Первым прервал тяжелое молчание Партений.
— Полно, дружище, не печалься, — сказал он, ударяя по плечу Макеро. Сегодня проиграл, ну, а завтра отыграешься. Авось и тебе фортуна улыбнется.
— Желаю, чтобы твое предсказание сбылось, — отвечал проигравшийся храбрец, Что же касается дурного предзнаменования, я полагаю самое лучшее об этом не думать. Хотя, сказать правду, сегодня я с самого утра в дурном расположении духа, все это африканская образина наделала.
— О каком африканце ты говоришь?
— О неразлучном приятеле Тито Вецио, о нумидийце, сражающемся в лагере мятежников. Сегодня я его видел со сторожевой башни. Он был верхом на лошади, как видно, осматривал окрестности города. Жаль, что между нами было большое расстояние, а то бы я его угостил железной закуской. К сожалению, я ограничился лишь наблюдениями за его действиями, чтобы в случае необходимости поднять тревогу. Вскоре он уехал, что доставило мне большое удовольствие, потому что образина этого африканского зверя, цвета кампанской посуды, напоминала мне самые неприятные минуты в моей жизни. Однако полно думать о проигрыше и проклятом нумидийце, будем лучше пить.
— Вот, что дело, то дело, — отвечали собеседники, — выпьем за успех сражения и палку центуриона, [216] которая, несомненно в скором времени будет тебе пожалована.
— Да здравствует наш храбрый центурион Макеро! — вскричали солдаты, в душе хотя и презиравшие трусливого забияку, но по слабости человеческой природы и солдатской льстивости, желавшие попасть в милость к новому начальнику.
— Большое вам спасибо! — сказал храбрец, первый раз вкушавший сладость лести подчиненных.
216
Палка из виноградной лозы, отличительный знак центуриона.
— Великое и прекрасное дело война! — вскричал словоохотливый Портений. — Вот, например, ты недавно был простым легионером, а теперь уже помощник центуриона и скоро, наверное, будешь пожалован в центурионы, а потом можешь быть трибуном, помощником главнокомандующего, а если посчастливится, то и главнокомандующим. Возьми, например, хотя бы Гая Мария. Кем он был при
— Да здравствует война! — повторили все хором и громче всех солдат Кратер, — в особенности теперь, когда войско составляется из людей нашего сословия — плебеев и не требуется заслуг дедов и прадедов.
— Патриции и всадники не желают с нами равняться, они предпочитают тягостям лагерной жизни праздность, портики, бани, театры, цирки и думают только об одном, как бы промотать богатое наследство, передать его ростовщикам, заложив им свои имения. Нам же, пролетариям и беднякам, нечего терять, мы можем только жить в лагере, где нашли свободу, в которой нам так долго отказывали.
— Если дела пойдут таким образом, то мы скоро будем повелевать этими гордецами, хвастающими своими золотыми кольцами и пурпурными тогами.
— Если нами будут командовать Гай Марий, Сулла или Лукулл и поведут нас на тех, кто допустил убийство Гракхов, мы, конечно, им пощады не дадим!
— И тот, кого мы поддержим нашими мечами, будет неограниченным хозяином Рима!
— Да, да! Да здравствует император-пролетарий! — кричали с энтузиазмом солдаты.
— Не споем ли мы какую-нибудь из наших военных песен?
— Да, да, песню о резне! — завопили легионеры. — Один их них запел известную варварскую песнь римских легионеров. — Нет, лучше споем песню плебеев. Портений будет запевалой, а мы подхватим припев.
Портений очень, важно заметил, что сначала надо промочить горло.
— Прежде всего, — говорил он, — надо выпить, иначе Вакх меня не вдохновит, да и Аполлон тоже.
Все согласились с этим мнением и казарменному артисту была вручена амфора с вином. Портений высосал из нее достаточное количество, прочистил горло и запел:
Назло квиритам мы — пролетарии. В солдатской палатке Богов и отечество себе нашли. В лагере под командой сильных Воскресла свобода!Последний куплет солдаты повторили хором. Портений продолжал:
Там, в Риме, гордость и тирания в Капитолии. Здесь в лагере — слава и награды. Бедный землепашец своим потом Орошает борозды И от почвы ожидает хлеба, его питающего. Солдат без труда пожинает, что посеял другой. Тысяча тяжб у гражданина из-за пустяков, А чем больше узел развязывается, Тем больше закон его запутывает. Но меч всякий узел разрежет. Влюбленный год целый ожидает поцелуя — Богатые скряги вино и деньги прячут. Ловкий солдат все сумеет себе достать: Вино, любовь и славу. Победа все ему доставит, Потому что судьба дает права лишь сильному И свет принадлежит тому, кто им завладел.