Титус один
Шрифт:
– Выпей-ка бренди, – сказал Мордлюк.
Титус кивнул.
– Вы видели такие шары, господин Мордлюк? Что они?
– Просто игрушки, мальчик, просто игрушки. Они бывают простыми, как детский погремок, а бывают и сложными, как мозг человека. Игрушки, игрушки, игрушки, чтоб было с чем поиграть. А насчет того, который ты расколотил, номер ЛКЗ00572 АРГ 39 576 Аиж843К2532, если я правильно помню, я уже читал и о нем, и о том, что его считают почти разумным. Не вполне, но почти. Так значит ВОТ что с тобой приключилось? Ты разрушил нечто до омерзения полезное. Поднял святотатственную руку на
– Есть и еще кое-что, господин Мордлюк.
– Не сомневаюсь. На самом-то деле есть еще всё.
– Ваша манера говорить унижает меня, – сказал, вдруг рассердившись, Титус. – Для меня все это серьезно.
– Все серьезно или несерьезно, в зависимости от окраски наших мыслей.
– В моих черно, – откликнулся Титус, – если это можно назвать окраской.
– Да? Так скажи мне прямо, в чем дело. Самую суть.
– Я бросил Юнону.
– Бросил?
– Да.
– Так и должно было случиться. Она чересчур хороша для самцов.
– Я думал, вы меня возненавидите.
– Возненавижу? С чего бы?
– Но, сэр, разве она не была вашей… вашей…
– Она была моим всем. Но, будучи окаянной душой, каковой я безусловно являюсь, я променял ее на свободу моих рук и ног. На одиночество, которым питался бы, будь оно хоть немного съедобным. И, если угодно, на зверей. Я совершил ошибку. Почему я так думаю? Потому что тоскую по ней, но слишком горд, чтобы в этом признаться. Она ускользнула от меня, как ускользает по волне отлива корабль.
– Я тоже любил ее, – сказал Титус. – Если вы способны в это поверить.
– Конечно, любил, моя отбивная котлетка. И сейчас еще любишь. Но ты молод и вскидчив, пылок и незрел, и потому ты покинул ее.
– Господи! – сказал Титус. – Прошу вас, сэр, чуть меньше слов. Меня мутит от ваших речей.
– Попробую, – пообещал Мордлюк. – Хотя привычку так сразу не избудешь.
– Ах, сэр, я оскорбил ваши чувства?
Мордлюк отвернувшись, уставился в окно. Почти прямо под собой он увидел сквозь прутья выпуклой крыши чету леопардов.
– Оскорбил мои чувства! Ха! Ха и ха! Я, видишь ли, что-то вроде вертикального крокодила. Чувств у меня не имеется. Что до тебя. Постарайся поладить с жизнью. Лопай ее. Путешествуй. Странствуй с помощью разума. И с помощью ног тоже. Тащи сам себя в тюрьму, если ты в грязном тряпье! Влеки сам себя к славе, если ты в золотом автомобиле! Упивайся одиночеством. Это всего-навсего город. И нечего в нем задерживаться.
Мордлюк все еще лежал спиной к Титусу.
– И как насчет замка, о котором ты говорил, – этого сумеречного мифа? Ты вернешься в него после столь короткого странствия? Нет, ты должен идти дальше. Юнона лишь часть твоего путешествия. Как и я. Вперед, мой мальчик. Горы раскинулись перед тобой и их отражения. Послушай! Ты слышишь?
– Что? – спросил Титус.
Мордлюк не потрудился ответить, но приподнялся
Далеко на востоке он увидел колонну ученых на марше, и почти в тот же миг в клетках стали поднимать головы звери, все как один вглядываясь в ту же сторону.
– Что там? – спросил Титус.
Мордлюк по-прежнему не обращал на него внимания, однако на сей раз Титус не стал дожидаться ответа, но подошел к окну и оглядел, бок о бок с Мордлюком, раскинувшийся перед ними простор.
Заслышалась музыка: рев труб, словно летящий из другого мира, буханье барабанов, а следом – сотрясший даль резкий, безудержный львиный рык.
– Это за нами, – сказал Мордлюк. – По нашу душу.
– Но почему? – спросил Титус. – Что я сделал?
– Ты уничтожил чудо, – ответил Мордлюк. – Известно ли тебе, сколько возможностей таилось в том шарике? Глупая твоя голова, да такая штука способна угробить полмира. А теперь им придется все начинать сначала. За тобой наблюдали. Готовились к действиям. Быть может, они нашли твой кремень. Возможно, видели нас с тобой вместе. Возможно то… возможно другое. Определенно могу сказать лишь одно. Тебе надлежит исчезнуть. Поди-ка сюда.
Титус нахмурился, потом распрямился. Потом шагнул к Мордлюку.
– Ты что-нибудь слышал о Подречьи? – спросил Мордлюк.
Титус покачал головой.
– Вот этот знак позволит тебе попасть туда, – Мордлюк подвернул одну из манжет, отодрал кусок ее подкладки. На клочке ткани был оттиснут значок
– И что он должен означать? – поинтересовался Титус.
– Помолчи. Время уходит. Барабаны бьют уже вдвое громче. Прислушайся.
– Я слышу. Что им нужно? И как же ваши…
– Мои животные? Пусть только попробуют тронуть их. Я на этих козлодуев белую гориллу спущу. Спрячь знак, голубчик. И смотри, не потеряй его. Он поведет тебя вниз.
– Вниз? – переспросил Титус.
– Вниз. Вниз, в пределы тьмы. Не трать времени зря.
– Я не понимаю, – сказал Титус.
Внезапно комнату пронизал визг обезьянки, и даже Мордлюку при всем его громогласии пришлось повысить голос до крика.
– Спускайся по лестнице в винные погреба. Как только лестницы кончатся, сверни налево, да поосторожней с перилами, из них гвозди торчат. Потом еще раз налево и ты увидишь, смутно, тоннель – сводчатый, завешенный грязной и плотной, как одеяло, паутиной. Иди по нему самое меньшее час. Иди осторожно. Смотри, куда ступаешь. Тоннель завален реликтами иного столетия. Там тихо, но лучше в нем не задерживаться. Вот, набей-ка карманы.
Мордлюк перешел комнату и, выдвинув ящик старого комода, вытащил пригоршню свечей.
– На чем мы остановились? Ах да. Слушай. Теперь ты уже под городом, на северной его оконечности и тьма вокруг тебя непроглядная. Стены тоннеля начинают смыкаться. Места над головой не много. Придется идти, согнувшись вдвое. Тебе это дастся легче, чем мне. Ты слушаешь? Если нет, я прокляну тебя, малыш. Это не шутки.
– Ах, сэр, – ответил Титус, – оттого-то мне и не по себе. Прислушайтесь к трубам! Прислушайтесь к животным!