Ткачиха
Шрифт:
– И мне приятнее спать на мягкой кровати, а не вспоминать о ней, ежась на колючей хвое Леса!
– добавила Мэри и начала разливать по чашкам чай.
Это был самый настоящий чай! Горячий, хотя Бетти понятия не имела, откуда они взяли воду и заварку. Но ответ тоже нашелся просто: в чайнике сиял кусочек нити.
– Это наша память о чае, - сказала Энн и протянула чашку Рубашечнику.
– Мы помним очень много чая, поэтому пейте, не стесняйтесь: нам хватит еще надолго, - Мэри пригласила Бетти к столу.
Бетти поднесла чашку к губам. Это оказался очень хороший
Он моргнула, прогоняя слезы, и подняла голову. Рубашеник смотрел на нее в упор, и в его чудесных серых глазах читалась тревога. Бетти улыбнулась ему и сделала еще глоток чая.
Рубашечник с сомнением отвел взгляд и обратился к близняшками:
– Расскажите нам, кто вы такие? Если вы не сестры, то кто вы тогда? Я никогда о вас не слышал, хотя уже давно в Тенях.
– Мы - Мэри-Энн, - сказала Энн за обеих.
– И мы почти ни с кем здесь не общаемся. Нам достаточно друг друга. Другие Сплетенные бегают и ищут свою память, а нам и тут хорошо. Мы не хотим обратно, хватит с нас.
– То есть, поначалу мы тоже искали свою память, а потом решили сделать вот это вот.
– вставила Мэри.
– Вообще-то я оказалась здесь первой, - внесла уточнение Энн, - и некоторое время бродила в Холмах и искала свои нити. Но их было очень мало.
– Все потому, что Ткачиха еще не сплела меня. А когда сплела и мы встретились, мы решили, что так намного лучше.
– И все-таки я не понимаю... Как это получилось?
– допытывался Рубашечник.
Бетти слушала молча. Ей до жути было интересно, что же скажут Мэри и Энн.
– Вообще мы когда-то были одной девушкой по имени Мэри-Энн, - объяснила, наконец, Энн.
– И однажды Ткачиха начала плести нашу жизнь. Но мы - тогда еще я одна - поняли, что происходит, достаточно рано и решили бороться. Мы, то есть я, понимали, что плетение - это смертельная болезнь, от которой нельзя сбежать, но можно отсрочить. Мэри-Энн была врачом, но мечтала писать книги. Поэтому нам удалось создать вторую личность и спрятать ее в глубине первой, чтобы Ткачиха не заметила. Так появилась Мэри. И, когда Ткачиха сплела Энн и утащила ее в Тени, Мэри осталась жить нашу жизнь в нашем теле.
– Мы выиграли несколько лет!
– гордо сказала Мэри.
– За это время я успела написать книгу о Ткачихе. Вернее, я так ее не называла, я использовала серьезные научные термины для того, чтобы описать свое состояние, но суть была та же.
– Книга стала бестселлером, а Мэри-Энн прославилась на весь свет!
– И потом уже Ткачиха меня заметила и доплела. Там, признаться, немного оставалось, но это того стоило!
– С тех пор мы живем здесь, в Холмах.
Рубашечник и Бетти переглянулись. По его растерянному взгляду Бетти поняла, что история чересчур невероятна
– Между прочим, когда мы встретились, то оказалось, что мы совершенно разные, - сказала Энн.
– Она вечно со мной спорит!
– тут же сказала Мэри, и девочки засмеялись.
– А сколько вам было лет, когда вас сплели?
– застенчиво спросила Бетти. Она не была уверена, насколько вежливо задавать такие вопросы, но любопытство пересилило: девочки выглядели такими молодыми, но по их рассказам выходило, что они прожили долгую жизнь.
– Нам?
– девочки переглянулись.
– Мы не помним!
– Но много, - сказала Энн.
– Я была уже взрослая, когда попала сюда.
– А я еще старше!
– добавила Мэри.
Бетти подумала, что не такие уж они и одинаковые. Энн всегда оставалась серьезной, даже если смеялась, а Мэри задорно улыбалась, и глаза у нее сверкали. Спутать их теперь, познакомившись поближе, было сложно.
– Почему вы тогда выглядите так... молодо?
– судя по тону вопроса, Рубашечник тоже ощущал себя не в своей тарелке.
– Мы вытащили этот образ из нашей памяти, - кажется, обрадовалась вопросу Энн.
– Точнее, я вытащила, когда оказалась здесь, а Мэри понравилось. Это было счастливое время, беззаботное детство. Что может быть лучше: носить платья и быть похожей на куклу?
Бетти незаметно поморщилась. Она была уверена, что все, что угодно, лучше, чем быть похожей на куклу. Но, к счастью, Мэри и Энн не интересовались ее мнением. Энн вообще больше обращалась к Рубашечнику, чем к ней: кажется, он ей понравился. А Мэри старалась обращать больше внимания на Бетти, но по большей части ее взгляд был прикован к Энн.
– Мы даже не поблагодарили вас за спасение!
– спохватился Рубашечник.
– Я так долго не был в Холмах, что едва не угодил в беду, да и Бетти за собой потащил. Если бы не вы, нам бы худо пришлось!
– Энн сразу сказала: наверняка им что-то очень надо, иначе бы они не полезли прямо под Гэвитанир. Вам же что-то очень надо?
– прямо спросила Мэри.
– Да, - ответила Бетти за Рубашечника.
– Нам очень надо попасть к Старой Церкви как можно скорее.
– У меня очень мало времени. Понимаете, я попала сюда живьем. Прошла через сердце Теней, и теперь Рубашечник - мы подружились в Лесу - пытается вывести меня обратно домой. А если Ткачиха меня сплетет, я останусь здесь навсегда.
– Но если Ткачиха тебя уже плетет, какая разница?
– пожала плечами Энн.
– Днем больше, днем меньше. Оставайся здесь.
– Мы затем и идем к Старой Церкви, - пояснил Рубашечник.
– Старые баллады гласят, что там есть проход, через который Ткачиха не может дотянуться. Для Бетти это шанс.
Мэри и Энн переглянулись.
– Хорошо, - решительно сказала Энн.
– Мы вам поможем, потому что вы нам понравились. Мэри, принеси нашу карту.
Мэри исчезла в глубине пещеры и через некоторое время вернулась с большим, свернутым в трубочку листом. Она разложила его на столе, и Бетти с Рубашечником склонились над ней.