Ткани мира
Шрифт:
глава 8
– Ну не плачь, родная.
– Я не плачу, солнышко. Всё, не плачу, улыбнулась Софья Апостолу. – Смотри, я тебе принесла кое-что.
Апостол хотел потереть ладони, но, вспомнив, что то, что раньше было ладонями ещё перебинтовано, сказал:
– В другой раз, не хочу рисковать.
Софья по-детски захихикала. Апостол так же улыбнулся невесте.
Среди прочего Софья принесла: гору шоколада «Kinder», маленький блокнот и грифельный карандаш повышенной мягкости, а также застывшие мармеладные кисти
– Мармеладные ручки? – Апостол недоумевал и смеялся одновременно. Он знал, что его любимая Софья при любом поводе найдет, как издеваться в хорошем смысле над ним. – Что я ими делать буду?
– Я решила, солнышко, что тебе стоит научиться самому бинтовать ладошки, – Софья погладила Апостола по голове, по слегка жестковатым чёрным волосам, которые Андрей и в мирное, обычное время расчёсывал раз в два дня. – Илья просил передать тебе пару ласковых.
– Я и не удивлён, – громко засмеялся Апостол, – кудрявый всегда неровно дышал в мою сторону, аж в голове отдавало. Родная, скажи мне вот что, мною заинтересовались?
Софья тут же прекратила все поглаживающие действия и отдалилась от Апостола. Она, конечно, хотела разузнать про деньги, про знакомых-убийц, про всё, что он задумал, даже про планируемый им конец света, но инициативу перехватил сам больной.
– Насколько мне известно, да.
Апостол потянулся к тумбочке, показывая, что он хочет взять оттуда. Софья не сразу, но поняла этот жест и открыла тумбочку. Он указал на белый кожаный ежедневник, который всегда носил с собой и который чудом не попал в руки сотрудников органов безопасности. На ежедневнике лежала связка медных ключей от всех замков в рабочем кабинете их квартиры. Апостол сказал, что большинство ответов, интересующих, как и органы госбезопасности, так и Софью, и возможно Илью Малышева находятся именно там. В числе прочего он упомянул, что с двенадцатилетнего возраста он работал с Казимиром Огинским над грандиозным проектом, равных которому ранее не было и не будет никогда. Секретное название проекта – «Ткани мира». Софья открыла ежедневник на титульном листе, где каллиграфическим почерком было написано это название. Своё откровение Апостол завершил словами:
– Я не хотел подвергать тебя большому риску, связанному с твоим знанием о проекте. За всеми нами шла настоящая охота, причём не только здесь, но и везде, где бы мы не разворачивали нашу работу. Думаю, – Апостол сделал большую паузу, чтобы обнять невесту. Поражённая тайнами деятельности Софья сама приблизилась, обняла Андрея и заплакала, – ну не плачь, солнышко, со временем ты поймёшь, почему я скрывал это от тебя. Львовское восстание. Я думаю, что ты догадываешься, что это отчасти наших рук дело.
– Я знала, – смогла только сказать Софья. – Андрюша, мне совершенно по барабану, какой деятельностью ты занимаешься. Не это главное для меня, пойми, родной, – Она снова заплакала. – Ты знаешь, что главное для меня.
– Знаю, зайка, – Апостол шептал на ухо, – я тебя сильно люблю, и никто не сможет нам помешать, нашей большой любви.
Их губы встретились. Они всегда целовались со всей страстью, со всем желанием бросить всё к чертям, перебраться в Западную Белоруссию, построить большой дом с фонтаном и жить в уединении, забыв предыдущую жизнь и умереть в глубокой старости
– Мне пора, родной, – после нескольких минут поцелуя, Софья тихо сказала, – Прости, что не могу быть дольше.
Апостол мягко поцеловал Софью в лоб и ответил:
– Да, родная, но через два дня мы снова будем вместе. Давай до осени мы покинем город. Только ты и я. И никого. Никаких университетов, никаких оркестров. Закроемся в усадьбе.
– И что же мы будем там делать, авантюрист ты мой? – Софья подмигнула.
– Я не могу раскрыть все мои планы сразу, но одно тебе гарантирую: скучно нам точно не будет.
Они снова крепко поцеловались.
Софья медленно пошла к выходу. Ей не хотелось оставлять своего возлюбленного, но правила госпиталя есть правила госпиталя.
Она закрыла дверь в палату и направилась в сторону выхода.
Дождь давно закончился, кое-где дорога уже высохла, солнце в закате осветило молочно-розовым цветом город, который полным ходом готовился ко сну. Софья ждала такси, ведь свою машину она оставила у музыкального училища. Такси всё не подъезжало, но зато к ней подошёл мужчина средних лет в форме полковника службы безопасности.
«О, вот и подъехал воронок к суду», – подумала Софья, вглядываясь в больные желтоватые глаза.
– Гражданка Зимина. Моя фамилия Черкашин. Контора государственной безопасности.
Софья, сделав наглое выражение лица, протянула обе руки, сложенные вместе. Черкашин, однако, не оценил этот жест неизвестно доброй ли, злой ли воли.
– Уберите руки, я не за этим. Если понадобится, на каждого из ваших друзей найдётся браслет. Я пришёл поинтересоваться у вас.
– Один. Лишь. Вопрос, товарищ полковник, – Софья оставалась наглой и возмутимой.
– В этом городе есть родственники у Синеозёрного?
Софья призадумалась. Апостол не упоминал, что в этом городе у него могут быть родственники. Они ведь вместе приехали из Львова. Не без помощи Казимира Огинского, ныне покойного.
Софья собралась ответить, но к ним подъехал синий «Мерседес». Из него вышел Илья Малышев, не в настроении.
– Всех не пересажаешь, полкан! – бросился к Черкашину Илья.
– Малышев, угомонись и вернись к штурвалу, – Софья очень громко крикнула, что даже зеваки на противоположной стороне проспекта остановились, чтобы посмотреть на продолжение, которого никто не планировал.
– Ладно, гражданка начальник, сажусь за штурвал. Дорогу покажешь – Малышев вернулся в автомобиль.
– Гражданка Зимина, – отозвался наконец–то Черкашин, – вы не ответили на мой вопрос касательно…
– Есть, но он умер и его захоронение никому не известно. Прощайте, товарищ полковник… – Софья не успела проститься, так как Илья выдавил газ на полную, и «Мерседес» стремглав понёсся по проспекту в сторону недостижимого горизонта, оставив полковника в раздумьях.
– Соня, – спокойным голосом спросил Илья, – а чьё мёртвое местоположение так и не известно никому.