Тлеющий уголек
Шрифт:
– Это твои слова?
– спрашиваю с удивлением, и он кивает. Я подхожу к стене и читаю центральный стих. – В отдельных полях черные перья, птицы летают. Четыре крыла, два сердца, но одна душа. Они соединяются в середине, но разделены тонкой линией пепла. Это то, что объединяет их, пока их перья не разрываются. Они никогда не могут действительно быть вместе, как свет и тьма. Разве что, один из них не принесет окончательную жертву, задув свою свечу, и присоединится к другим в темноте.
– Как думаешь, что это значит?
– Они никогда не смогут быть вместе, - говорю я, пробегая пальцами по словам.
– Разве что один умрет? Но почему? Что делать если один улетел в земли мертвых?
– Это то, с чем тебе придется разбираться самостоятельно.
– он отколупывает кусочек крови с моей рубашки.
– И ты должна знать, что поэт не любит объяснять смысл своих слов.
Я грызу ноготь:
– Да, я полностью понимаю. Но ты должен знать, как поэт, у меня есть желание понимать слова.
– Знаешь, - он делает шаг ко мне, - мы так и не сходили на поэтическую дуэль.
– Это не моя вина, - напоминаю я ему, отступая.
– Ты убежала, - он кладет руку на мое запястье и нежно проводит до плеча.
– Я пытался заставить тебя ревновать.
– Камерон, - говорю я с осторожностью, глядя на стену.
– Ты, случайно, не видел на озере черную машину с тонированными стеклами?
Его пальцы достигают ключицы, и он кружит по моей коже.
– Нет, а что? Что-то случилось с этой машиной?
Ощущение тишины ошеломляет мой разум, и я чувствую, что тянусь к нему, когда его рука путешествует вниз к моей груди. Но лицо Ашера появляется перед моими глазами, и я трясу головой, выдыхая его прикосновения.
– Я должна идти.
Его пальцы спускаются вниз по моему телу, когда я поворачиваюсь, чтобы уйти, и он тянет меня за край рубашки.
– Ты можешь остаться, если хочешь. И можешь спать в моей кровати.
– он невинно поднимает руки.
– Я обещаю не трогать тебя, только если попросишь.
– Маккензи ты то же самое сказал?
– спрашиваю я, выгнув бровь.
– С Маккензи мы просто друзья, - он улыбается, намерено скользя костяшками пальцев по моему животу.
– Но мне нравится, что тебе не безразлично.
Я отхожу назад, между ним и дверью.
– Давай, Эмбер, - он уговаривает меня голосом, которому трудно сопротивляться и тянет меня за рубашку к себе.
Я позволила притянуть себя к нему, размышляя, как он будет
– Пожалуйста, останься со мной, - он почти умоляет.
Я вкладываю всю силу воли в свои ноги и отхожу к двери:
– Извини, Камерон, но я думаю, ты слишком для меня.
– Все девушки так говорят, - шутит он, но огромное море боли появляется в его глазах, когда он отпускает мою рубашку.
– Подожди. Я провожу тебя до двери.
Глава 18
Когда мне было тринадцать, моя мама запирала меня на чердаке на целый день, потому что считала, что я убила несколько ее комнатных растений. Это было не таким уж большим делом, но только она не давала мне есть и пить, и не было перерыва, чтобы сходить в туалет. Я вышла из ситуации, не будучи слишком травмированной.
Единственное, что меня беспокоило, так это ее вера, что я специально убила ее растения. В то время это казалось смешным; идея, что человек менее чем за пять минут может иссушить комнатные растения. Теперь я размышляю, делала ли я это и всегда ли моя мама знала обо мне.
Я проснулась на диване с ногами, закинутыми на спинку и с висящей вниз головой. Сейчас конец дня, небо окрашено в бледно-розовый. Дети смеются на улице, и кто-то дросселирует мотоцикл. (Дросселирование (от нем. drosseln — ограничивать, глушить) — понижение давления газа или пара при протекании через сужение проходного канала трубопровода — дроссель, либо через пористую перегородку.)
Я лежу неподвижно, с раскалывающейся головой и пытаюсь уснуть, абсолютно не готовая встретить этот день, или выяснять, что делал Йен в своей студии всю ночь. Я слышала, как кто-то проскользнул в конце прошлой ночи, но мне было все равно кто это. Были приглушенные голоса на лестнице, а затем шаги направились на чердак.
Не меняя позиции, я хватаю пульт с журнального столика, но открылась передняя дверь, и кто-то юркнул в дом.
Высокие каблуки застучали по полу.
– Какого чёрта произошло?
– спрашивает Рэйвен, кладя руки на бедра.
– Почему вчера здесь была скорая?
Вверх ногами она выглядит странно, одетая как ангел с белыми крыльями из перьев и в серебристо-атласное платье. Ее розовы волосы завиты, а макушка обвита белой лентой как нимбом.
Я села и протерла глаза:
– Потому что моя мама свихнулась и пыталась порезать себе вены, - слова выскакивают сами собой.
– Эмбер...
– ее руки падают с бедер. Она понятия не имеет, как реагировать на мою честность.
– Что я могу сделать, чтобы помочь?
Я стаскиваю свою задницу с дивана, и её глаза расширяются от вида моей рубашки.