Тьма и свет

Артамонова Елена Вадимовна

– Спасибо, Лоригана, спасибо. Оставь себе. Она умерла сразу?

– Не знаю…

– Великая жрица простила меня. Я иду в храм.

За сына Мерэна не тревожилась, уверенная, что тот сумеет постоять за себя, выкрутиться из любой истории. Понимая, что ей не в чем упрекнуть Елло, тем не менее, она не могла видеть его. Может быть, когда-то, в далекой Гризонтии, но только не сейчас.

Мерэна не испытывала к дочери любви. Разве что в далеком детстве. Но со временем проявились черты характера Илы – робость, застенчивость, пугливость. Мерэна не могла понять человека, столь разительно не похожего на нее, а ведь это была ее собственная дочь. Непонимание, несходство вызывали неприязнь. В сравнении с братом Ила и вовсе походила на бледную сонную тень.

Елло – сильный, злой, отчаянный, способный вынести любой удар и не сломаться, вопреки всему достичь своего. А Ила… Религиозные измышления Мерэны окончательно притупили любовь к дочери. Она представлялась ей посредственным человеком – иными словами, «никаким», иными словами, недостойным жизни в «подлинном мире».

Мерэна прекрасно понимала, что нельзя так относиться к собственному ребенку, но ничего не могла сделать с собой. Она старалась заботиться об обоих детях одинаково, но поступками ее руководил долг, а не сердце. И только теперь, когда Ила была мертва, Мерэна поняла, что так и не узнала своей дочери. А смерть пришла по вине матери. Увлеченная изысканиями истины, она с легкостью шла на риск, втягивая в опасный водоворот и детей. И вот – Илы нет. Пришло пробуждение. Несуществующие плиты несуществующего храма оборвали сон. А там – высший разум, истина, счастье, свобода? Пустые слова, слабое утешение… Илы нет на этом призрачном, нереальном свете. Пусть все сон, но пока он длится, страшно пробуждение. Или впереди мрак, пустота, небытие? Мерэна больше не верила ничему. Ни тому, что доказывала своим слушателям во время долгих ночных бесед, ни в царство Тьмы, ни в рай, ни в ад. Что значат все эти пустые фразы, когда Ила умерла? Ила, которой всегда недоставало заботы и ласки. Ила – нелюбимая матерью и постоянно запугиваемая братом маленькая девочка, ничего не успевшая увидеть на этой земле. Ее дочь…

Елло

Два года из вечера в вечер приходил Елло в портовую таверну, и никакие события не могли нарушить заведенного порядка. К Елло привыкли, он стал казаться обязательным дополнением к скудной обстановке забегаловки, и даже разбитные портовые девицы уже не досаждали молодому красавчику своим кокетством. Дни мелькали, Елло все чаще задавал себе вопрос, сколько продлится ожидание, но с отчаянным безысходным упорством вновь и вновь возвращался под закопченные, пропахшие винными парами своды и ждал, ждал. Он не мог представить, что мать не разыщет его. Они просто не могли не встретиться. Елло опротивел Рин-пи, опротивели до боли знакомые рожи завсегдатаев грязной забегаловки. Вдоволь наглядевшись на безобразны сцены и пьяные драки, ежевечернее случавшиеся в сумрачном зале таверны, он дал зарок никогда не притрагиваться к спиртному и заодно люто возненавидел всех пьющих людей.

Елло мечтал отправиться в дальнюю даль, к новой неведомой жизни, полной риска и счастья, и с тоской глядел на отплывающие корабли. Каждый вечер он ждал – сейчас распахнется с грохотом дверь, будто от шквала соленого ледяного ветра, и на пороге появится высокая, ослепительно прекрасная женщина с порывистыми резкими движениями и великолепной копной густых иссиня-черных волос.

Шумная гурьба подвыпивших купцов с корабля, приплывшего из Розенгрии, праздновала возвращение из успешной поездки. Елло невольно слушал веселую болтовню, доносившуюся из противоположного угла таверны. Его губы то и дело кривились то ли в усмешке, то ли в гримасе, когда до него доносились особенно глупые или похабные реплики гуляк. Более всего он желал, чтобы эта компания в полном составе отправилась ко дну, внеся тем самым некоторое разнообразие в рацион морских обитателей.

Хриплый бас коренастого мужика с рыжеватыми волосами перекрывал остальные голоса. Он громогласно рассказывал о своих похождениях в Розенгрии.

– Ну, после того, как я надул этого идиота, заглянул я проездом в Алинери. Там у меня одна вдовушка знакомая живет-поживает. Зад – во!

– У тебя в каждом городе по жене.

– А что? Что

мне, жалко, что ли? Всем хватит. Ну, значит, приехал я туда, а в городе потеха… душегубицу, понимаешь, изловили. Злодейку. Ну, сущая ведьма. Чтоб баба стольких мужиков извела – ну вообще… И если бы еще из корысти жизни лишала, так нет. Из-за веры. А вера у нее бесовская – будто зло должно владеть миром. И никакого тебе, понимаешь, равновесия сил. Ну так вот, она и считала себя орудием в руках духов Тьмы. Если, конечно, у них есть руки – ха-ха! Мол, какая гадость у них не заладится, она возьмет и доделает. Да как! Головы резала кому не лень, но это потом, а сперва глаза выколет, да правую руку, непременно правую, у бедолаги оттяпает. В тайнике ее нашли целый мешок этих рук сушеных…

– Врешь ты все, Аг. Или твоя, которая с такущим задом, уморила? Теперь тебе и кажется, что бабы – ведьмы!

– Заткнись, Жентор! Что, у меня больше дел нет, как тебе врать? Да спроси у Карда.

– На этот раз Аг говорит чистейшую правду, - произнес молчавший до сих пор мрачноватого вида купец, по-видимому, пользовавшийся уважением в этой компании. – Жрица местного храма лично зачитала все обвинения. Разве служители Великих сил могут лгать?

– Ну, в общем, казнили эту тварь, - отхлебнув вина, Аг продолжил рассказ.
– Да не как-нибудь, а на ее же манер. Сперва, значит, руку отрубили – раз, потом глаза выкололи – два, ну, а напоследок – три! Голову – чик! А труп сожгли…Только зря они так поступили, надо было чертовку живьем подпалить. Люблю, когда они визжат.

– Как звали ту женщину?

– Гляньте, как юнец побелел. Струхнул, видно. Не трусь, малыш, твоя башка на твоих плечах останется. Нету больше душегубицы. Если тебе кто голову и отрежет, то уж точно не эта ведьма. А звали ее, звали… То ли Маргита, то ли Мерэна… Ну, так, когда ей голову рубили, как только за косы схватили и на помост опрокинули, моя красотка в обморок и плюх на землю. Я ее поднял, отряхнул…

Елло вышел из таверны. Время ожидания кончилось. Соленый ледяной ветер сдувал слезы с лица.

Часть II. Тьма над Альдекцией

Сомнения короля

Пыльный тракт под вечным небом, истоптанный миллиардами ступней – ты уходишь в Бесконечность. Расходятся, пересекаются тонкие цепочки следов, идут и обрываются. И поступь новых поколений стирает их хрупкие контуры. Помыслы и стремления, боль, разочарования, надежды, трагедии и триумфы минувших дней клубятся мягким прахом под их ногами. И бесстрастно взирает небо на суетную круговерть жизни…

Личные проблемы часто тревожили Линтрие Рале больше, нежели судьба страны. Король равнодушно относился к бесчисленным смутам, раздиравшим Альдекцию, государство, с таким трудом созданное его матерью, почти чудом еще единое, еще не разорванное на клочья, во многом благодаря жрице Великих сил Элде Анорис. Линтрие Рале не желал зла никому, но почему-то день ото дня все трудней, невыносимей жилось в Альдекции. В Розенгрии, Гюльбале еще помнили иные времена, прежнюю волю. Крайне неохотно уступал король требованиям Элды, скрепя сердце, шел на новое кровопролитие – подавление восстания. Линтрие хотел мира и справедливости и часто уступал вполне обоснованным, на его взгляд, требованиям мятежников. Он верил в силу разума и не желал лишних жертв. Таким был сын Великой Ардекьянды – Линтрие Рале.

И сейчас, душным летним днем 22411 года, восьмого цикла, король Линтрие, отрешившись от государственных забот, размышлял, вправе ли он, пусть даже только в душе, любить прекрасную и загадочную женщину, чей взгляд завораживал, любить, пренебрегая супружеским долгом. Он глубоко чтил королеву Илету – преданную, чуткую, но… Это «но» терзало сердце Линтрие. Элда Анорис, несравненная Элда – верная помощница и друг. Только друг… Ни разу, ни малейшим намеком, жестом, словом король не выдал себя. Но жрица Света и Тьмы, недоступная, с жестоким сердцем и холодным разумом, сама того не желая, давно завладела душой Линтрие.