Тьма над Лиосаном
Шрифт:
Брат Эрхбог одарил ее неприязненным взглядом и холодно произнес:
— В час возмездия ты пожалеешь об этих словах.
— Будем надеяться, что Христос Непорочный явит нам свою милость, ведь, как вы говорите, Ему свойственно проявлять снисхождение к смертным, — сухо ответила ему Ранегунда и, прихрамывая, пошла к южной башне.
Там ее поджидала невестка.
— Тот монах? Он пришел сюда умереть?
— Он пришел за помощью, — возразила Ранегунда. — Но мы не сумели оказать ее в полной мере.
— Он мучился?
— Видимо, да, — сказала коротко Ранегунда, давая понять, что не имеет желания продолжать разговор.
Пентакоста потеребила узелки на своем широком узорчатом поясе.
— И эти страдания послал ему Христос Непорочный?
— Брат Эрхбог так говорит, — спокойно отозвалась Ранегунда.
— В таком случае почему Христос Непорочный не явился за ним? — спросила красавица с неожиданной злобой. — Мы бы приветствовали Его, хотя Он был, кажется,
Ранегунда пожала плечами. Она слишком устала, чтобы вникать в бредни невестки, а предстояло еще составить письмо. Куда та пошла? В швейную или в женскую общую комнату? В конце концов, пусть идет куда хочет, а у нее есть дела поважнее.
Сумерки окутали крепость к тому времени, когда Пентакоста вновь сошла вниз. Теперь на ней был красный камзол, надетый поверх синей блузы, а косы, обернутые вокруг головы, удерживала золотая полукорона. Она постояла в дверях оружейной, молча глядя на Ранегунду, потом соизволила задать вопрос:
— Этот пришлый монах… Ты не собираешься сообщить о нем моему муженьку?
— Уже сообщила, — ответила Ранегунда, не давая себе труда поднять взгляд от разложенных перед ней документов. — Калфри и Северик уехали в монастырь, когда ты неизвестно где обреталась. — Она неопределенно ткнула рукой в потолок. — Если бы ты была в общей комнате или в швейной, то наверняка бы знала о том.
— Я была у себя. — Пентакоста поежилась. — Ужасная смерть.
— Для него — да. — Ранегунда отложила перо. — Чего тебе, Пентакоста?
Та повела плечами.
— Просто зашла поболтать. Мне захотелось узнать, уведомила ли ты моего муженька. Умерший ведь был монахом, а Гизельберт тоже монах.
Ее губы изогнулись в заискивающей улыбке, но глаза были холодны.
— Моя обязанность — сообщать ему обо всем, что творится у нас, — с трудом сдерживая раздражение, ответила Ранегунда. — Что с тобой? Ты ведь знаешь об этом. Или смерть какого-то незнакомца так тебя потрясла?
Не смерть, но муки его, подумала Пентакоста.
— Да, это так, — комкая в нарочитом смятении руки, заявила она. — Я не похожа на тебя, Ранегунда. Я росла неженкой, в роскошном дворце и к таким зрелищам не привыкла. Мне понадобилось полдня, чтобы хоть как-то успокоить себя.
Ну да, ну да, ей пришлось потратить полдня на танцы в пещере, куда она ринулась как сумасшедшая среди белого дня. А потом, уже у себя, она обнаружила грязь на камзоле. Красавица томно вздохнула и опустила глаза.
— Я даже сменила одежду, опасаясь, что дыхание смерти могло ее пропитать.
Ранегунда приложила все усилия, чтобы не выбраниться.
— Достаточно ли ты окрепла после таких переживаний, чтобы сидеть за одним столом с остальными? — спросила она. — Или велеть Геновефе принести тебе овсянку и хлеб сюда?
— Я могу есть с остальными, — поспешно ответила Пентакоста.
— Тогда я спокойна. — Ранегунда сочувственно поцокала языком. — А то кое-кто думает, что монах умер от дурных испарений, и твое отсутствие за столом могло быть воспринято как подтверждение того, что слух правдив.
— Монах был ранен! — пылко воскликнула Пентакоста.
Ранегунда вскинула брови.
— Откуда ты знаешь? Ты же не подходила к нему.
— Я наблюдала из башни. Я видела, как он упал и как изо рта его хлынула кровь.
Ранегунда перекрестилась.
— Пусть Христос Непорочный милостиво отнесется к нему.
Когда она подняла глаза, невестки в дверях уже не было, но в коридорах башни звенел, удаляясь, ее мелодичный иронический смех.
Письмо графа Пакаля к королю Оттону, доставленное последнему вооруженными нарочными через двадцать три дня после отправки.
«Могущественнейшему из правителей шлет свои почтительные приветствия граф Хедаби и Шлезвига, всецело преданный своему королю и Германии и неколебимо стоящий на страже ее северных рубежей!
Теперь, когда худшая пора зимних штормов миновала и закончились снегопады, мы вновь занялись подготовкой судов к дальним рейсам и делаем это столь хорошо, что купцы отовсюду стекаются к нам с товарами, золотом и рабами. В соответствии с вашими пожеланиями я расширил здание таможни и подобрал двух новых чиновников — как для оценки грузов, прибывающих к нам, так и для досмотра товаров, отправляющихся в другие края. Кроме того, я усилил патрулирование подступов к Шлезвигу, дабы торговцы, везущие к нам товары по суше, чувствовали себя в безопасности, а также нанял еще одного писца. Результат не замедлил сказаться: в моей казне скопилось более сорока кусков золота, назначенных вам, и они будут незамедлительно вручены тем офицерам, каких вы соизволите за ними прислать.
Вынужден сообщить также, что у нас возникла срочная необходимость выкупить пятерых воинов, сражавшихся против датчан. Их взяли в плен и потребовали рассчитаться за них к концу февраля, в противном случае пророча им рабскую долю. Я предпочел уплатить выкуп,
К несчастью, датчане отнюдь не худшее из того, что нам досаждает сейчас. Торговцы, прибывающие в Хедаби и Шлезвиг из Гамбурга и других городов, весьма сетуют на банды бременских беженцев, что сделались хуже лесных грабителей, ибо не только догола обирают всех, кто им попадется, но и употребляют ограбленных в пищу, выбрасывая лишь кисти рук и ступни. Беды этих обездоленных действительно велики. Они крайне изнурены и голодом, и нуждой, а до первого урожая еще далеко. Так что, ваше величество, было бы вовсе не лишним послать дополнительные отряды, солдат для охраны германских дорог, иначе саранча эта разорит всю торговлю.
Есть и еще одна опасность. Она, возможно, ужаснее, чем опустошительные бесчинства бременских орд, ибо вмешательством армии ее не рассеять. Это болезнь, что трепала нас в прошлом году. Есть донесения, что в некоторых местах она возобновилась опять, и с удвоенной силой. Все приметы указывают, что напасть может распространиться и поразить нас уже этой весной, поэтому нам остается лишь молиться и уповать на милость Христа. Здесь уже умерли два торговца: ноги их сгнили, а головы взорвались изнутри. Велика вероятность, что я в скором времени буду просить вас закрыть наши гавани для кораблей, чтобы не допустить заразу ни в Хедаби, ни в Шлезвиг. Денежные потери восполнятся, когда минет беда, однако если вредные испарения охватят наши порты, то пройдут годы, прежде чем воспользоваться их услугами рискнет хоть какое-то судно. Короче, ваше величество, я теперь начеку и намерен прислушиваться к прогнозам священника из церкви Святого Причастия. Отец Мэйн сказал, что предупредит меня, если в молитвенном рвении ему откроется что-либо угрожающее нашему краю и нам.
Я отдал приказ, чтобы монахи из монастыря Всеблагого Спасителя не призревали ни одного странника с любыми признаками губительного заболевания и чтобы хозяева гостиниц, в которых останавливаются иноземцы, гнали прочь подобных жильцов. Кроме того, я велел тщательно осмотреть всех рабов на предмет выяснения, не мучает ли кого-либо из них эта хвороба, дабы они не могли оказаться пособниками дьявола и датчан. Я требую также, чтобы все наши стражники незамедлительно сообщали мне обо всем подозрительном, что им встречается в ежеутренних и ежевечерних обходах.
Еще специально отряженные мной заготовщики занимаются сбором впрок солонины, свиной и говяжьей; им же вменено конфисковать с той же целью зерно, лук, сыры и яблоки — короче, всю снедь, привозимую на причалы для сбыта в судовые артели. Все это делается на случай осады, дабы из-за недостатка припасов не отворять ворота врагу. Людям, не являющимся саксонцами или германцами, за арест их провизии выплачивается компенсация, а ваши подданные за то же получают товары в соответствии с установленным на таможне порядком. Эти меры предосторожности согласованы с маргерефой Элрихом, выразившим свое одобрение в письменной форме, дабы между нами не возникало по этому поводу каких-либо разногласий.
С уверениями в своей верности и вечной преданности, моля Христа Непорочного вас направлять и даровать победу над всеми вашими недругами,
ГЛАВА 8
Воздух был напоен ароматом цветов, струившимся из фруктового сада, за которым виднелись свежевспаханные поля. Ранегунда перегнулась через крепостные зубцы и посмотрела вниз — на деревню.
— Через два месяца мы будем с прибытком, — сказала она.
— Если новая рожь не покроется сыпью, — заметил стоявший рядом с ней Сент-Герман.
— Вы все еще утверждаете, что помешательство вызывается больной рожью? — Она даже не обернулась. — Удивительное упорство.
— Для него есть основания, и мне очень жаль, что вы по-прежнему не хотите мне верить. — Он помолчал, сознавая, что ничего не добьется, возобновив старый спор, и указал на двоих деревенских подростков, приглядывающих за воротами в составленной из вертикально вкопанных бревен и обегающей всю деревню стене. — Взгляните на них. Они почти дети. Если село атакуют, будет ли от них прок?
— Этого не случится, — откликнулась Ранегунда.
— А вдруг?
— Никаких вдруг быть не может, — усмехнулась она. — Это отдаленная крепость. И она небогата: у нас даже нет собственной гавани. От нее мало проку как датчанам, так и разбойникам. Вы ведь и сами говорили, что пользу в ней видит только король Оттон. И людям из Бремена тоже тут нечего делать, ведь в любом другом месте кормятся лучше, чем мы. А кроме того, они и представления не имеют о нашем существовании.