Тьма надвигается
Шрифт:
Ансовальд на это только хмыкнул. Что означал сей звук, Хадджадж не взялся бы судить. То ли скепсис – войну с Ункерлантом Зувейза проиграла, и можно было ожидать, что она жаждет реванша. Или Ансовальд знал, что его конунг намерен воевать с Альгарве? При всем дипломатическом мастерстве Хадджаджа он не знал, как задать этот вопрос, не вызвав подозрений, которые лучше было бы не будить.
– Думаю, – промолвил Ансовальд, очнувшись, – что на сегодня мы сделали все, что могли.
То есть напугали друг друга. Ансовальд намеревался напугать Хадджаджа. Но не думал
– Думаю, вы правы, ваше превосходительство. Наша встреча была, как всегда, весьма поучительна.
Когда он выходил, ункерлантский после еще обсасывал эту мысль с таким видом, словно та изрядно горчила. Вернуться в общество соплеменников было для Хадджаджа удовольствием, вернуться во дворец – удовольствием еще большим, а содрать кафтан через голову – наибольшим из всех. Разоблачившись с наслаждением, Хадджадж отправился докладывать о своем разговоре с ункерлантцем царю Шазли.
Но там его поджидало разочарование.
– Разве не помните, ваше превосходительство? – спросила дворцовая служанка. – Его величество выехали на соколиную охоту.
Хадджадж хлопнул ладонью по лбу.
– Забыл, – сознался он.
Прислужница уставилась на него. Министр понимал, почему: считалось, что Хадджадж ничего не забывает, и впечатление это соответствовало действительности в достаточной мере, чтобы отступления от правила становились примечательны. Министр воззрился на нее в ответ – а посмотреть было на что. Лениво – ну, не вполне – он прикинул, каково было бы провести с ней ночь. Лалла в последнее время начала обходиться ему слишком дорого, чтобы окупать доставленное удовольствие.
Хадджадж решительно откинул подобные мысли. Он еще жаждал плотских радостей, но не столь страстно, как в былые годы. Теперь он мог осознать, что есть долг превыше удовольствий. Бросив на служанку последний тоскливый взгляд, министр направился обратно в свой кабинет.
Он подумывал воспользоваться хрустальным шаром, но в конце концов отказался от этой мысли. Вряд ли чародеи из ункерлантского посольства могли подслушивать его разговоры, но убедиться в обратном Хадджаджу особенно не хотелось бы. Довольно будет бумаги, чернил и доверенного курьера.
«Ваше превосходительство», – вывел он, а затем кратко пересказал свою недавнюю беседу с Ансовальдом. Министр уже посыпал документ песком, когда в дверях возник Шаддад.
– Как у тебя это получается? – поинтересовался Хадджадж, перевязывая письмо лентой и закрепляя сургучную печать. – Появляться именно тогда, когда ты нужен.
– Понятия не имею, ваше превосходительство, – ответил секретарь. – Рад слышать, однако, что вы находите мои услуги пользительными.
– Более чем пользительными, как ты и и сам прекрасно знаешь, – поправил Хадджадж. – Если будешь так любезен, что доставишь это письмо в простом футляре…
– Разумеется, – ответил Шаддад. – Полагаю, – секретарь лишь слегка раздул ноздри, высказывая свое мнение, – вы сочтете необходимым, чтобы я оделся…
–
Улыбка Шаддада стала шире, переходя в хищный оскал.
– Как прикажете, ваше превосходительство.
Чтобы вернуть Дагульфу одолженный точильный камень, Гаривальду пришлось пробраться через огромную грязную лужу.
– Спасибо, – буркнул он, стоя на пороге. – Здорово кстати пришлось, серп как новый стал.
Шрам на щеке превращал улыбку Дагульфа в глумливую гримасу.
– Да, в страду тупым серпом не помашешь, – заметил он. – И так работа не из легких, так что ж ее – еще тяжелей делать?
– Ага, – согласился Гаривальд. – Неплохо пошло, да… если бы еще дожди зарядили хоть на пару деньков поздней.
– Если б! Кто б не хотел… – Прищурившись, Дагульф глянул сквозь пелену дождя на барак, который они с Гаривальдом помогали строить. – Было б не так скверно, – продолжил он, понизив голос, – когда б не пришлось кормить всю зиму зэков, и стражу, и этого бестолкового пьяницу-колдуна.
– Тогда бы мы горя не знали, – поддержал Гаривальд. Плечи его под тяжелой накидкой поникли. – Было б лучше, когда бы они – ну хоть охранники – помогли с урожаем. Отработали содержание, можно так сказать.
Дагульф хохотнул – коротко, горько и резко.
– Ты только губу не раскатывай, вот что я скажу.
– Какое там! – фыркнул Гаривальд. – Ленивые поганые ублюдки только и знают что брать. А как попросишь дать, так удавятся скорей.
– Зато мы теперь на эфирной связи с Котбусом. – У Дагульфа эта мысль вызывала скорее омерзение, чем восторг.
– О да, и правда! – согласился Гаривальд. Если он испытывал восторг по этому поводу, то скрывал его так усердно, что и сам не знал об этом. – Теперь, если Ваддо взбредет в голову мысль, он говорит, что это из Котбуса приказали, так что нам остается только кивать. Здорово, правда?
Дагульф сплюнул.
– По мне, так он вполовину столько не болтает по хрусталику, сколько хвастает. Он только нам указывает, что делать, и говорит, мол, из столицы приказ. А нам откуда знать? Вот у тебя дома есть хрусталик – поговорить с конунгом, о делах его порасспросить?
– А то ж! – ответил Гаривальд. – Даже два. Второй настроен на маршала Ратаря, чтобы тот мог прислать сюда армию, когда я расскажу, какой Ваддо трепач.
Оба рассмеялись – и оба слегка нервозно. По правде сказать, Ваддо мог вести разговоры с Котбусом, а они – нет. И если он даже не получал приказа из столицы, доказать этого крестьяне тоже не могли. Перед инспекторами они всегда были беспомощны. Теперь они стали беспомощны перед собственным старостой. Гаривальд покачал головой. Как-то оно неправильно выходило.