Тьма (сборник)
Шрифт:
Я стараюсь игнорировать Ястреба. Он пытается загородить собою двери лифта. Потом заходит вместе со мной в кабину. Я кулаком ударяю по кнопке первого этажа.
– Останься, – говорит мне Ястреб.
Его глаза буравят меня.
– Зачем?
Он слегка улыбается.
– Я еще не кончил тебя использовать.
– Хотя бы честно.
– Мне незачем врать, – говорит он. – Я тебя хорошо знаю и могу это сказать.
Уверенность в его голосе и ощущаемое мной согласие соединяются внутри меня, и я вновь испытываю тошноту, как тогда, наверху, когда смотрел на танцующую курицу. Но сейчас мне уже нечего вытряхивать из себя.
Лифт останавливается. Я чувствую это всеми своими внутренностями. Так бывает, когда
– Не удерживай меня, – говорю я, не поворачиваясь к нему.
Его слова настигают меня, когда берусь за ручку двери.
– Знаешь, Рикки, пусть и по-своему, но я действительно люблю тебя.
Понимает ли он жестокость своих слов? Я ошеломленно гляжу на него. Он первый, кто сказал мне о любви. По моим щекам катятся слезы, которых не было с детства. Отворачиваюсь.
– Не уходи, чувак, – слышится у меня за спиной. – Ну, пожалуйста.
– Нет.
На этот раз я намерен сделать то, что задумал Оцепенелой рукой распахиваю дверь и проскакиваю мимо двух престарелых гомиков в женских платьях. Оказавшись на тротуаре, я пускаюсь бежать. Слезы мешают смотреть, и я едва замечаю, как меня накрывает тень чего-то еще более темного, чем чернота этого вечера. Тру глаза мокрыми костяшками пальцев, затем поднимаю голову и вижу корабль пришельцев, быстро удаляющийся на восток. В небе полно кораблей. Кажется, что они танцуют и снуют, как гигантские мотыльки. Наверное, так оно и есть, поскольку все прохожие стоят, задрав головы вверх, и смотрят на небо. А может, мы стали жертвами коллективной галлюцинации.
– Рик! – волной прорывается голос Ястреба.
Я опускаю голову и мчусь вперед.
– Рикки, осторожно!
Мой мозг отмечает то, что глаза, должно быть, видели все это время. Автобус. Водитель, задравший голову вверх. И блестящие хромированные бамперы, стремительно надвигающиеся на меня.
Поначалу я не чувствую боли. Только чудовищный удар, резкое столкновение и стремительное падение на тротуар. Я сломался. Мой организм перестал быть одним целым. Это я чувствую. Когда я пытаюсь шевелиться, какие-то части остаются неподвижными, а те, что двигаются, делают это не так, как надо..
Лежу на спине. Кажется, одра нога подогнулась под тело.
«Корабль, прилети ко мне…»
Один из танцующих и снующих кораблей вдруг зависает над кварталом, над улицей, надо мной. Он заслоняет собой городские огни и несколько звезд, чей свет до этого пробивался сквозь электрическое зарево. Мир видится под непривычным углом. В поле зрения попадает лицо Ястреба. Я ожидал увидеть его перепуганным или хотя бы расстроенным. Но на его лице – ступор. Ястреб сейчас похож на мальчишку, у которого сломалась кукла. Появляются другие лица. Все они смотрят на меня с замешательством. Некоторые – с заметным интересом. Такие же лица и с тем же выражением я видел на вечеринке.
Я смотрю не на Ястреба – дальше, на застывший корабль пришельцев, и понимаю, что умираю. Здесь, прямо на улице. «А ведь я наконец собрался отправиться в Орегон»… Почему этот корабль висит надо мной? Ястреб говорил, что однажды они вступят в контакт. Где-то. С кем-то.
А потом я ощущаю лед. Я хотя бы могу что-то чувствовать. Нечто странное, запутанное извне входит в меня. Холодное вторжение в мою сущность.
Корабль снижается еще немного. Рядом с ним все становится маленьким. Он целиком завладевает моим зрением. Ястреб говорил, что они дадут нам знать. Я очень этого хотел. А сейчас мне очень тесно, и уже ничего не хочется.
Где-то глубоко внутри меня разрастается, расширяется, изгибается и разрывает мне внутренности лед. Он пронзает все тело. Обжигающе холодный лед. Я пытаюсь сжаться и не могу. И тут что-то начинает двигаться. Моя нога Она дергается: один раз, затем второй.
И я начинаю двигаться. Медленно, жутким образом, без всяких мысленных приказов. Это приводит меня в ярость. «Остановись!» – велю я телу, но остановить его не могу.
«Интересно, а пришельцы тоже считают нас двуногими, лишенными перьев?»
Тело силится встать на колени, и на лицах тех, кто окружает меня, вижу болезненные гримасы. Никто уже не смотрит на зависший корабль. Все пристально следят за моими движениями.
Я призван… По крайней мере я нужен пришельцам.
Но почему я не умираю? Я двигаюсь и не могу прекратить это движение. Суставы выворачиваются в разные стороны, изгибаются под немыслимыми углами. Я ощущаю внутри себя чью-то руку. Она осторожно поворачивается. Мне хочется распластаться и застыть, но такой конец – непозволительная роскошь. Смерть меня не спасает. Я слишком долго выжидал и провалил свой побег. По крайней мере я все-таки попытался уйти. Это нечестно, но со мной никогда не поступали по-честному.
Кулак внутри меня сгибается, снова проверяя податливость тела.
Мои глаза начинают моргать. В поле зрения опять появляется Ястреб. Он смотрит бесстрастными глазами, отливающими блестящим черным металлом.
Чего хотят эти пришельцы?
Кур… танцующих.
Томас Лиготти
Большое празднество масок
Первый сборник рассказов Томаса Лиготти – «Песни мертвого мечтателя» – вышел в 1986 году и успел стать библиографической редкостью. Через три года была издана его расширенная версия. В числе других сборников этого автора стоит назвать «Летописец зловещего?», «Ноктюарий» [1] , «Моя работа еще не закончена» и «Театр гротеска».
Лиготти не раз удостаивался премии Брэма Стокера, присуждаемой Ассоциацией писателей, работающих в жанре «хоррор». Он также получал премии Британского общества фэнтези и Международной Гильдии Ужаса По его рассказу «Шалость» в 2007 году был снят короткометражный фильм. На основе сборника «Фабрика кошмаров», выпущенного в 1996 году, в 2007–2008 годах были изданы романы-комиксы. Критики часто называют Лиготти самой удивительной и заметной фигурой в литературе хоррора, каких не было со времен Г. Ф. Лавкрафта. Его творчество причудливо гротескно и надолго запоминается.
1
Ноктюарий – слово крайне редкое. Основное значение – нечто вроде ночного дневника; запись того, что происходит с пишущим ночью. В других источниках указывается, что Лиготти сам придумал это слово, соединив «nocturne» (ноктюрн) и «mortuary» (морг) (Прим. пер.).
В районе, откуда Носе начинает свои экскурсии, домов немного. Тем не менее их расположение наводит на мысль, что это сделано с расчетом на дальнейшее строительство. Чем-то напоминает пустые участки сада, откуда прежние растения уже убрали, но пока еще ничего не выросло. Носсу даже кажется, что эти гипотетические дома, которых сейчас нет, в какой-то момент могли бы поменяться местами с существующими, дабы исправить недочеты в ландшафте и дать ему ничтожную передышку. А от этих домов, что сейчас вытянулись ввысь или вширь, не останется ничего, о чем бы стоило говорить, поскольку они займут пустые места, подобные лицам-пустышкам, которым еще предстоит обрести черты. Таковы завершающие дни празднества, когда старое и новое, реальное и воображаемое, правда и обман – все сливается в маскараде.