Тьма сгущается
Шрифт:
— Идти домой! — гаркнул альгарвеец-десятник, когда солнце утонуло за горизонтом.
Устало вздохнув, Леофсиг отставил кувалду. Альгарвеец прошелся вдоль строя рабочих, чтобы выдать жалованье за день: по малому сребренику — фортвежцам, и вдвое меньше, медяками, — каунианам.
Грохоча по новой мостовой, подъехала телега, чтобы отвезти рабочих обратно в Громхеорт: до города было так далеко, что топать назад пешком было пыткой. Собрав брошенные инструменты, светловолосые работники
— Эй, чего навалился! — прорычал какой-то фортвежец. — Надо было всех вас, гадов, на запад сплавить. Легче дышать было бы.
— Да не заводись ты, Озлак, — откликнулся Леофсиг. — У всех с устатку в глазах мутится.
Рабочий недобро глянул на него, блеснув зенками в сумерках. Но Леофсиг был крупней, сильней и моложе, а в бороде Озлака проглядывала седина. Леофсиг загремел в королевское ополчение незадолго до начала злосчастной войны с Альгарве и до сих пор считал мужчину лет тридцати пожилым.
— Вонючие ковняне, — только и пробурчал Озлак, чувствуя, что зарываться не стоит.
— А кто из нас не воняет? — отмахнулся Леофсиг. Тут Озлаку крыть было нечем. — Успокойся ты, а?
Если бы Озлака поддержали товарищи, старший дорожник, быть может, и не унялся бы, но на сей раз даже те, кто ненавидел кауниан еще больше, промолчали. Некоторые уже храпели. Леофсиг позавидовал им; как бы ни намаялся он за день, уснуть на голых досках в телеге, что трясется по булыжной мостовой, ему никогда не удавалось.
Примерно час спустя — этого времени как раз хватило, чтобы спина одревенела вконец, — подвода въехала в Громхеорт. Леофсиг помог растрясти спящих, потом кое-как сполз с телеги и двинулся домой.
Каунианин, за которого он вступился, молодой человек — звали его Пейтавас — пристроился рядом.
— Благодарю, — промолвил он на родном языке, поскольку Леофсиг неплохо владел каунианским.
— Не за что, — ответил юноша по-фортвежски — он слишком устал, чтобы подыскивать слова на чужом наречии. — Иди домой. Сиди дома. Так безопасней.
— Я в безопасности, как ни один каунианин в Фортвеге, — ответил Пейтавас. — Покуда я мощу для альгарвейцев дороги, живой я им полезней мертвого. А большинство моих соплеменников — наоборот. — И, не дожидаясь ответа, он свернул в переулок.
Леофсиг с тоской глянул в сторону общественной бани. Потом вздохнул, покачал головой и прошел мимо. Мать или сестра обязательно нагреют ему воды и приготовят чистые тряпки. С парилкой и теплой купальней не сравнить, но сойдет. Кроме того, с дровами в Громхеорте в последнее время было так туго, что купальню редко можно было назвать теплой. К тому ж за баню придется заплатить медяк — немалую часть дневного заработка.
Пришлось тащиться домой по темным улицам. Комендантский час еще не наступил, но уже был близок. По пути Леофсига остановил альгарвейский жандарм и принялся расспрашивать о чем-то
— Проходить. — Рыжик вежливо приподнял шляпу и двинулся прочь.
А Леофсиг, счастливо избежавший лагеря для военнопленных, а то и местечка похуже, через пару минут уже постучался в дверь родного дома. Изнутри подняли засов, лязгнул замок. Леофсиг переступил порог. В прихожей его встретила Конберга.
— Поздно ты сегодня, — заметила она.
— Рыжики уморили, чтоб им пусто было.
Сестра поморщила нос.
— Верю. — И, чтобы не осталось никаких сомнений, во что именно она верит, Конберга добавила: — Тазик с водой на кухне. Уже остыла, наверное, но я могу плеснуть кипятка из общего котла.
— Плесни, а? — попросил Леофсиг. — На дворе прохладно, а я не хочу заработать грудную лихорадку.
— Пошли!
У Конберги было двое братьев, но даже к старшему, Леофсигу, она относилась совершенно по-матерински. Когда юноша проскользнул мимо нее, направляясь на кухню, она прошептала:
— От него весточка.
Леофсиг замер.
— Да? — шепнул он так же тихонько. — Где он? Как он?
Сестра кивнула:
— С ним все хорошо. Он в Эофорвике.
— Не в Ойнгестуне? — спросил Леофсиг. Конберга покачала головой. — А девочка-каунианка с ним?
Сестра пожала плечами:
— Он не написал. Пишет, что счастлив, так что, наверное, они вместе. Пошли. Все уже слышали, как хлопнула дверь, и кто-нибудь точно спросит, чего ты в прихожей застрял.
Леофсиг ласково похлопал ее по плечу:
— Из тебя вышла бы бесподобная шпионка.
Конберга фыркнула и совершенно не по-матерински пихнула брата локтем под ребра, да так больно, что Озлак позавидовал бы. Юноша влетел на кухню. Мать помешивала какое-то варево в котелке над огнем. Судя по тому, как кивнула сыну Эльфрида, как блеснули потаенной радостью ее глаза, она тоже слышала новость, но вслух промолвила только:
— Помойся вначале, сынок. Ужин скоро будет готов.
— Я плесну кипяточку, — промолвила Конберга, орудуя ковшиком. И, глядя, как Леофсиг, нагнувшись над тазом, смывает с себя грязь и пот, добавила: — По-моему, перед тем как сесть за стол, тебе надо бы переодеться.
Это у нее тоже вышло по-матерински: она полагала, что без подсказки у брата не хватит соображения сменить одежду.
— Налей-ка мне вина вначале, — попросил Леофсиг.
Конберга налила немного вина. Юноша поднял стакан, словно собирался произнести тост, но ничего не сказал и молча выпил. Сестра и мать улыбнулись; они поняли, за что он выпил.