Тьма сгущается

Тертлдав Гарри Норман

– О да, – отозвался Сиунтио. – Засланная к нам исключительно для глубокого проникновения.

Ильмаринен кивнул было, но смешок Пекки подсказал ему, что в словах магистра таилось не одно значение. Он окинул Сиунтио мрачным взглядом.

– Думаешь, у тебя чувство юмора прорезалось? – буркнул он. – Так это старческий маразм начинается, вот что.

– Если бы, – пробормотал старик. – Это был бы повод вести нормальную жизнь… а не орать за обеденным столом, точно меня на дыбу вздернули, как случилось пару дней назад. Я перепугал всю таверну,

но сам перепугался куда больше.

Ильмаринен скривился.

– Да, паршиво было.

Пекка молча кивнула. Память о той минуте останется с нею до конца дней.

– Нам нужно поторопиться, – промолвил Ильмаринен со вздохом. – Девочка подождет.. А наша встреча – нет.

Морозный ветер ударил Пекке в лицо, когда чародеи покинули уютный вестибюль «Княжества». На тротуарах и мостовых Илихармы лежал черный от сажи подтаявший снег. Ее родной Каяни находился южнее хребта Ваатоярви, и зимние бури, налетавшие с Земли обитателей льдов, обрушивались на город всей мощью. Там снега не тают до самой весны.

Цокали по булыжнику копыта. Карета везла троих чародеев в княжеский дворец. Тот стоял на холме над городом: закладывали его как крепость за много лет до того, как древние кауниане впервые пересекли Валмиерский пролив к западу от здешних мест. В подвалах под ныне венчавшими холм великолепными зданиями по сию поры велись раскопки, и результаты их иной раз поражали историков.

– Что за человек князь Рустолайнен? – поинтересовалась Пекка. – Мы в южных краях немного о нем слышали.

– А он не из тех, кто полагает, будто делам князя Илихармы место в газетах, – ответил Сиунтио, на что Ильмаринен кивнул. – Солидный мужчина. И неглупый.

– Не такой предусмотрительный, как Йоройнен, – добавил Ильмаринен. – Он видит то, что есть, а не то, что может быть. Но Сиунтио прав – солидный мужчина.

Семь князей Куусамо не придерживались жесткого этикета, как властители Дерлавайского континента и, если уж на то пошло, лагоанский король Витор. Гофмейстер, проводивший чародеев в палату для аудиенций, объявил об их появлении столь же буднично, как если бы те явились на встречу с семью богатыми торговцами. Одевались князья тоже на купеческий манер, без пустой роскоши. Пекка опустилась на одно колено, Ильмаринен и Сиунтио низко поклонились.

– Сегодня обойдемся без лишних формальностей, – объявил князь Йоройнен.

Он окинул взглядом стол, за которым восседали Семеро. Возражений не последовало.

Князь Рустолайнен сидел в центре: в конце концов, собрание проходило у него в замке. Впрочем, он мог бы сесть и с краю и все равно остался бы самым могуществнным из Семерых, поскольку столица находилась у него во владении. Князь милостиво кивнул Сиунтио.

– Достопочтенный магистр, вы убедили меня собрать моих совластителей. Я объяснил им суть дела как мог, но я не чародей. Повторите те разъяснения, что дали мне.

– Полагаю, чародеи в их владениях уже рассказали о случившемся своим князьям, – заметил Сиунтио.

Некоторые из Семерых кивнули. – В любом случае, – продолжил магистр, – дело это касается уже не тонкостей чародейства, а вопросов добра и зла. В своей борьбе с Ункерлантом альгарвейцы опустились до убийства.

– Война и есть убийство, – заметил Рустолайнен.

Сиунтио покачал головой.

– Это вы сказали мне и в прошлый раз, ваше высочество. Я ответил тогда, и повторю теперь: война – это кровопролитие. Противники имеют возможность побороться друг с другом. Альгарвейцы согнали в лагеря беззащитных людей и убили их ради колдовской силы, которую приносит кровавая жертва, – а силу обратили против войск конунга Свеммеля. Теперь они наступают там, где прежде были остановлены.

– Насколько сильны заклятия, которые можно наложить подобным способом? – поинтересовался князь Парайнен, чьи владения лежали на дальнем востоке, по другую сторону Ботнического океана от дьёндьёшских берегов.

– А сколько пленных кауниан готовы они расстрелять? – резко ответил Сиунтио. – Чем больше крови, тем сильней чары.

– Убивать стало легче, чем в древние времена, – добавил Ильмаринен. – Уже не надо стоять над каждым пленником с мечом или топором – можно одного за другим пронзать огненными лучами жезлов. О, чудеса прогресса! – ухмыльнулся он желчно и сурово.

– Насколько велика мощь альгарвейского чародейства в сравнении с новыми заклятиями, над которыми работаете вы трое и некоторые ваши коллеги? – спросил князь Йоройнен.

К изумлению Пекки, и Сиунтио, и ехидный Ильмаринен обернулись к ней.

– Вашк высочество, дрова не могут гореть жарче, чем уголь. Наши изыскания – это уголь или нечто жарче любых углей. Но большой костер из дров может дать больше жара, чем один маленький уголек. Альгарвейцы разожгли самый большой пожар в истории – и дым его скверно пахнет.

– Хороший образ, – пробормотал про себя Сиунтио, и Пекка благодарно улыбнулась.

– Вчера мы призвали альгарвейского посла в Куусамо, – промолвил Рустолайнен, и остальные шестеро кивнули разом. – Он отрицает, что его держава совершила подобное преступление, и уверяет, будто сию ложь пустили враги короля Мезенцио. Что скажете на это?

– Скажу, ваше высочество, что у Альгарве совесть нечиста, – ответил Сиунтио. – Сделанного не спрятать от тех, у кого достанет опыта и таланта. Альгарвейцам остается только изображать потерянную невинность.

– Нас уверяют, что если кто и совершил это преступление, то впавшие в отчаяние ункерлантцы, – заметил Рустолайнен.

Пекка, Ильмаринен и Сиунтио рассмеялись одинаково горько.

– О да! – воскликнул Ильмаринен. – Поэтому войска Свеммеля триумфально отступают, покуда альгарвейцы в ужасе и смятении преследуют их по пятам.

– Результаты говорят громче – и правдивей – слов, – согласилась Пекка.

– Скоро ли разгорится этот ваш самый жаркий огонь? – полюбопытствовал Йоройнен.