Тьма в полдень
Шрифт:
Он торопливо, избегая ненужных подробностей, рассказал о том, что с ним случилось. Старший политрук слушал молча, положив перед собой сцепленные кисти рук, поглядывая то на Володю, то на разбросанные по столу бумаги.
– Значит, вам захотелось повоевать, – сказал он, когда Володя закончил свой рассказ. – Желание понятное, если учесть возраст. Может быть, проще было осуществить его через военкомат?
– Вы не представляете, товарищ старший политрук, какие там сидят формалисты, – возмущенно сказал Володя. – Вы думаете, мы не пытались – с первого дня!
– Ясно.
Он вскинул голову и посмотрел на Володю. Тот кивнул:
– Верно, товарищ старший политрук.
– Так вот. Теперь представьте себя на моем месте и постарайтесь решить, что я должен с вами сделать. Задача ясна? Условия простые, Глушко: к вам приводят задержанного без документов, и тот рассказывает не совсем обычную, но в общем довольно правдоподобную историю. В то же время есть основания подозревать, что история эта выдумана. В лучшем случае, задержанный может оказаться младшим командиром, который переоделся в гимнастерку рядового – чтобы скрыть звание и дезертировать. А в худшем – он может быть и шпионом. Ну, так что вы решаете – на моем месте? Учитывая обстановку, вы имеете право отпустить такого человека или обязаны его задержать?
Володя пожал плечами:
– Ну, ясно... нужно проверить, я понимаю...
– Верно, Глушко. К сожалению, нужно проверить, а до окончания этой проверки придется вас задержать. Садитесь сюда, вот вам бумага, карандаш, и давайте пишите все подробно: где родились, где крестились – только постарайтесь ничего не забыть и не напутать...
Глава третья
Увязав последний чемодан, они снесли его вниз на тележку, потом Таня вернулась наверх и обвела комнату взглядом, равнодушно пытаясь вспомнить, не забыто ли что-нибудь.
Впрочем, даже если что-то осталось... какое это теперь имеет значение! Вот уже почти два месяца, как жизнь на ее глазах обнажается, сбрасывая одну ненужную оболочку за другой. Как будто чистят луковицу – если применить такое кухонное сравнение.
Вещей и понятий, без которых можно обойтись, становится с каждым днем все больше, а круг по-настоящему нужного для жизни все суживается. Здесь можно позволить себе сравнение более изысканное – с шагреневой кожей. В конце концов, очевидно, действительно необходимым остается лишь то, что можно унести в сердце. Например, надежда.
Впрочем, подумала Таня со вздохом, все это философия; без одежды и хлеба тоже не проживешь. Поэтому и приходится совершать эти первобытные путешествия через дымящуюся исковерканную пустыню, еще недавно бывшую центром города. Слава Богу, это уже последнее.
Она еще раз обвела взглядом комнату. Погнутая люстра, оборвав проводку с решетчатого от голых дранок потолка, валяется на столе, полы засыпаны раскрошенной штукатуркой, в ее спальне сиротливо поскрипывает на сквозняке раскрытая дверца шифоньера. Книга, выпавшая из шкафа вниз корешком, раскрылась, и ветер лениво пошевеливает
«Николаева переехала на Пушкинскую, дом 16. Почту прошу опускать сюда, я буду захо...» – кусочка мела не хватило на последнее слово, Таня подняла с пола обломок штукатурки, но он крошился и почти не оставлял следа. Ничего, разберут и так.
Она постучала к соседке, – та открыла сразу, точно стояла за дверью, ожидая ее звонка.
– Анна Федосеевна, – сказала Таня, – я квартиру заперла, просто чтобы письма не пропали, если принесут; я написала, что буду заходить, но если вам что-нибудь из мебели нужно, то пожалуйста. Там ведь все равно все пропадет, как только пойдут дожди...
– Куда мне, – соседка махнула рукой, – один грех теперь с этой мебелью. Вот кастрюльку малированную я бы взяла. Да ты окна заделала бы чем пришлось, может, и не отсыреет? Ты глянь, зайди, как мне-то зашили...
– Вы знаете, я тороплюсь, там Люся внизу...
– Обождет, что ей сделается! – Анна Федосеевна, отделаться от которой было не так-то просто, потащила Таню за рукав комбинезона. – У меня водки с полбутылки оставалось, никак еще с Мая, так я им отдала, а то за деньги ни в какую, и говорить не хотят...
В комнате было душно и совершенно темно; лишь несколько солнечных лучиков едва пробивались сквозь щели глухого дощатого щита, которым был заделан оконный проем. Анна Федосеевна принесла из кухни коптилку и при ее свете с гордостью заставила Таню осмотреть и потрогать мрачное сооружение.
– Прочно сделано, – одобрила та. – Но как вы будете его открывать?..
– Еще чего – открывать. И так проживем! Еще спасибо скажем, как дожди пойдут... Осень-то уж на носу. Да ты сядь, чего стоишь...
– Спасибо, я пойду сейчас.
– Людка-то дорого с тебя за квартиру спросила?
Таня уставилась на нее непонимающе:
– Люся – за квартиру? Что вы, Анна Федосеевна, как вы могли подумать!
– Да чего тут думать-то – не спросила, так спросит, – тоном глубокой убежденности заметила Анна Федосеевна и тут же добавила, словно сообщая приятную новость: – А Васильевна наша, видать, пропала!
Таня промолчала, глядя на желтый трепещущий язычок пламени.
– Это, наверное, подло, – тихо сказала она потом, – но я так и не пошла туда... ну, вы знаете, при поликлинике... Туда многие ходят, для опознания...
– Это что, морг, что ли?
– В общем да, такое помещение вроде морга, их туда свозили. Прямо в подвале. Я... не смогла. А списки раненых мы с Люсей проверяли во всех больницах, так и не нашли...
– Разве теперь найдешь! Женщины вон рассказывали – вытащили с-под развалин одного, так его и не понять, где голова была, где ноги... всего как есть перекрутило. Поди такого распознай, кто он такой да откуда родом. А одну вон – на Второй Кооперативной, возле булочной, – она побегла, значит, а бомба ее ка-ак шваркнет об стенку!.. Ну, поверишь, ничего не осталось. Только пятно кровяное. Что человек, что комар...