Тьма века сего
Шрифт:
Все это было уже однажды, много лет назад — академия, сад, вот эта скамья и холодный мерзкий червяк где-то в груди. Уже тогда не было иллюзий, уже тогда было ясно, что жить с этим мерзким червем, точащим душу, придется до конца дней…
«Ты ведь не за себя боишься. Я сейчас понимаю, как это мерзко, тошно — бояться не за себя»…
— Знаешь что, я есть хочу, — вдруг решительно и нарочито жизнерадостно сообщил Мартин и поднялся, потянув его за руку. — Ну я же тебя знаю; уверен, ты все еще без завтрака. Что сегодня за разносолы в академической трапезной? Жидкая каша? Вчерашние овощи? Прошлогодние колбаски? Обожаю. Пойдем. Все беды мира — не повод сидеть
Эпилог
Пивная кружка была большой, а стол — крохотным и в самом дальнем и темном углу, и Курт от души надеялся, что выражения его лица не видно другим посетителям. Посетители, впрочем, по сторонам особенно не глядели, а слушали — внимательно и серьезно, кто-то даже кивал, скорбно поджав губы.
…ты думаешь, что душу навеки ты сгубил, Но знаю я, что веру ты в тайне сохранил. Хитёр диавол древний, но истина проста — Его дары ты проклял и не попрал Креста. Не для тебя геенна и не дождется ад, Но путь тебе заказан в далекий райский сад.Сегодня Курт снял фельдрок, утрамбовал его в дорожную сумку, а из сумки извлек многажды порезанную старую куртку и спрятал за ворот Сигнум. В этом маленьком и не слишком чистом кабаке совершенно не хотелось быть объектом внимания, а хотелось перед дальнейшей дорогой посидеть спокойно и выпить пива, не думая о Совете, Риме, императорских и своих проблемах, и даже о службе… Но не сложилось.
Продолжишь путь нелегкий и, облик сохранив, От Сатаны спасёшься, причастия вкусив. Спеши, пока есть время и не взошла заря — Возьми святую чашу скорее с алтаря. Бери её без страха и жажды не тая — Вкуси, повелеваю! То — плоть и кровь Моя.Курт чуть слышно застонал и закатил глаза, снова спрятав лицо за кружкой, и мысленно поставил себе пометку спросить при следующем визите в академию, что это такое было — народное творчество и невесть как просочившаяся информация, или пропагандисты Конгрегации окончательно пошли вразнос.
К счастью, «Балладу о благочестивом стриге» певец вскоре закончил, и Курт выдохнул
— И стриги, да, — донесся до него негромкий голос из-за стола позади. — Стриги у них, вишь. И нравится же это людям, вон, смотри, носами хлюпают.
— Так прощённый стриг же.
— А колдуны? Колдунов себе набрали, умным словом назвали — и думают, что всех провели. У Великого, говорят, самого дочка ведьма.
— У нас в деревне тоже ведьма есть. Хорошая баба, добрая. Помогает всем. Инквизиторы ее проверили, сказали — можно. Они ж людям вреда не причиняют, а кто причиняет, тех инквизиторы все так же ловят.
— Ну да, ну да. Ты уши-то больше развешивай. Им что главное? Чтобы им подчинялись. А вред пусть причиняют, лишь бы причиняли тем, кому надо. Ты думаешь, кто императору Фридриху помог одолеть австрийца? Колдуны! Да там колдуны против колдунов и бились, и у кого они оказались сильнее — тот и победил. Смекаешь? Империя ого-го какая, народу много, вот и колдунов много. А Австрия меньше, и колдунов там меньше нашлось. Вот то-то. Просто инквизиторские колдуны на императорскую власть не покушаются и согласились подчиняться инквизиторам, вот их и не трогают.
— А тебе, штоль, австрийца жалко?
— Мне себя жалко. Детей своих. За веру и державу обидно. Что в Писании сказано? «Ворожеи не оставляй в живых»! То-то. А эти развели тут похабень чародейскую…
— Ну не знаю… Чего за державу обижаться? Державе они плохого не сделали, наоборот. Цены на зерно видел? Давно ль так было-то? И землями вот прирастаем.
— А тебе чего те земли? Австрию на хлеб не намажешь. Это императору она нужна, там рудники серебряные, а нам с нее что? То-то. Попомни мое слово, дурно кончится это все.
— Ну ты как всегда. У тебя всегда все плохо кончается. Ты и про австрийский Крестовый поход так же говорил, а что вышло? Вышло, что промазал. Наши победили.
— Ду-рак ты, — с чувством произнес недовольный голос, и скрипнула ножками по полу скамья. — Пошли-ка отсюдова.
Курт вздохнул.
Посмотрел в спины двух людей, переступивших порог.
Посмотрел с сожалением во вторую кружку, из которой сделал лишь три глотка.
Вздохнул снова, отставил кружку в сторону, поднялся и вышел следом.
Лис трусил по узкой сумеречной тропке, стараясь держаться ближе к низким веткам плотно стоящих кустов, там, где тень почти скрывала рыжее юркое тело.
Мыши здесь были пуганые, тощие и юркие. Их было мало, ловить их было нелегко, куда сложнее, чем жирных ленивых городских крыс, зато лис, наконец, вспомнил, каково это — по-настоящему охотиться, долго выслеживая добычу и вкладывая силы в каждый бросок. В городе было хорошо, сытно, на боках быстро нарос жирок, лапы довольно скоро забыли, как это — бегать подолгу, не уставая. Здесь он похудел, подобрался, и лапам пришлось многое вспомнить… Однажды в этом лесу он учуял волчий запах издалека и свернул на другую тропку, хотя мог и не сворачивать, но тратить силы на серого мерзавца было не с руки.
Лис обогнул небольшой овражек, пробежал мимо вытянутого, как сосна, дуба, свернул в ельник и уже спокойным шагом направился к домику в окружении малиновых зарослей. На пороге зверек остановился, опустив голову, точно в задумчивости, встряхнулся…
Если бы было кому это увидеть — он увидел бы ветер. Плотный мерцающий вихрь охватил рыжее тельце, скрыв его и будто размазав, будто на свежий рисунок кто-то капнул водой, и контуры поплыли, а краска растеклась по листу…
Человек на пороге еще миг стоял недвижимо, опустив голову, точно в задумчивости, а потом толкнул дверь и вошел.