Тьма внешняя
Шрифт:
– Позвать ко мне этого… командира пехотинцев – скомандовал он, не оборачиваясь.
– Спорное решение… – критически поделился своими мыслями Кхамдорис, внимательно изучая схему боевых порядков. – Двойная ловушка без сколь-нибудь длительной подготовки согласованных действий, на одном суггестивном управлении… Конечно, при прочих равных условиях это вполне могло бы сработать, но… Осторожность – прежде всего. Не попусти Тьма потерять фактотум.
Его озабоченность была вполне понятна Таргизу.
Она – тот инструмент, посредством которого они единственно и могут не только
– В самом деле, будь предельно осторожен, не подставляй ее без нужды под стрелы, – сухо бросила Мария Тер-Акопян. Физиологическая составляющая пока еще не в том состоянии, чтобы обеспечить регенерацию после достаточно тяжелого ранения
– Если я уберу ее подальше, то не смогу достать нападающих.
– Да, верно, – Мария задумчиво почесала нос. – Ну, попробуй, может быть так, без суггестии. По-моему, вполне получится. Или поставь защиту.
– Сгорит ответственный фрактал, так что потом не реконструируешь, только и всего. А если, как ты предлагаешь, отказаться от ментального воздействия, то ее люди просто побегут. Не время еще для таких экспериментов.
– Ну ладно, – волновой оператор опустилась в кресло. Придется рискнуть.
– Свет Смерти! – подал голос напряженно следящий за показаниями сканера Эст Хе. Там, кажется, сенситив!
– Где?! – Таргиз и Мария тревожно переглянулись.
– У королевских… Да еще, вдобавок, и активированный. Только этого не хватало!
– Сильный?
– Да нет, через несколько секунд ответил Эст – так себе. Одна десятая от стандартной силы для данной категории континуумов…Так-так, направленность узко векториальная, прогностическая, третья группа, низшие регистры фиолетового спектра…
– Пожалуй, опасности не представляет, – пробормотала Тер-Акопян, успокаиваясь. Ну что ж, начнем, благословясь.
…И вновь неведомая сила вливается в меня. Точно такое же чувство, как тогда, когда я стояла на замковой площади перед коленопреклоненными соратниками, среди крови и мертвых тел… Сила переполняет всю меня, давая мне чувство грядущей неизбежной победы, изгоняя прочь из души страх перед закованными в сталь врагами… Их всех ждет смерть! И я чувствую исходящий от их толпы затаенный страх, они тоже предчувствуют свой конец, хотя и не понимают этого…
– Ты, приятель, – зычно обратился барон к подъехавшему Гийому Иверу, – со своими солдатами начнешь первым. – Ударишь по правому крылу. Перестреляй этих скотов побольше, прежде чем сойдетесь врукопашную. Ну а мы, – он указал на беспорядочно столпившихся рыцарей – начнем попозже и атакуем левое. И если после этого они не побегут как зайцы, то пусть меня, – он расхохотался, – проткнут в двадцати местах сразу.
…С того момента, как за ним закрылись городские ворота, Гийом Ивер все время отгонял кошмарное воспоминание – такие же тяжелые, окованные железом ворота, захлопнувшиеся вслед за загнанными в городской собор жителями Гренобля, – женщинами, детьми, стариками, ранеными. Собор, который через несколько минут будет подожжен с четырех сторон хохочущими пьяными солдатами, среди которых был и он, тогда еще простой лучник девятнадцати лет от роду. Всю дорогу он старался не думать о предстоящем бое; старался вообще
Затем на глаза ему попался Филипп де Альми гордо восседавший на своем, редкостной золотисто-гнедой масти жеребце, и Ивер подумал, что было бы неплохо, случись бунтовщикам прикончить его. И тут же перекрестился – великий грех желать гибели своему соратнику, кто бы он ни был.
За последние дни мучительная тоска и неприятное колющее ощущение в затылке не то чтобы угасли, но сделались привычными, он даже, можно сказать, притерпелся к ним.
Но сейчас, почти не вслушиваясь в слова де Боле, он вновь с ужасом ожидал, что окружающее вдруг утонет в стеклянисто блестящей дымке, а голову пронзит знакомая боль.
Барон, проводивший его взглядом, увидел, как комендант спрыгнув с коня, и не глядя бросив поводья одному из увязавшихся за ними горожан, направился к сгрудившимся у подножья холма солдатам.
…Семьсот пар кованных башмаков одновременно ударили в землю. Пехотинцы двинулись на врага. Впереди копейщики, держащие длинные пики наперевес, за ними алебардисты, позади – четыре шеренги стрелков.
Боль за ухом, возникшая следом за разговором с бароном, не отпускала, но и вроде бы не усиливалась. «Может еще обойдется все», – промелькнуло в голове у Ивера.
Комендант шел, тяжело переставляя ноги, точно налитые свинцом. Так бывает в кошмарном сне, когда за тобой гонится неведомый ужас, а ты не в силах убежать. «Может обойдется, – мысленно твердил он. – Господи, помоги, не дай умереть без покаяния!»
Воинству, неведомым образом, передались чувства командира. Люди сбивались с ноги, невольно замедляя шаг, строй растягивался, извиваясь. Он, даже не оборачиваясь, знал это, слыша, как вразнобой топочут позади грубые, подбитые железом подошвы. Многие невнятно бормотали молитвы…
С пригорка хорошо было виден солдатский строй, ползущий навстречу не двинувшимся с места бунтовщикам.
– Что это с ними? Чего они ползут, как мухи по коровьей лепешке?! – в досаде выругался барон.
…Вот уже враги были в досягаемости их выстрелов. Немеющим языком Гийом Ивер отдал команду. Заскрипели натягиваемые воротки, защелкали первые стрелы.
В строю мятежников упали первые убитые; потом еще и еще. Солдаты стреляли не слишком метко, но чтобы промахнуться на такой дистанции по неподвижной цели, нужно было сильно постараться. Руки работали независимо от головы: с усилием повернуть девять раз рукоять, вытащить короткий тяжелый штырь, вложить в гнездо… арбалет к плечу, палец жмет на спусковую планку… Кто-то упал… Или это не его выстрел?
Со стороны мятежников прилетало на удивление мало стрел.
«Почему? – незамутненным краем сознания удивился Гийом. Нас ведь так легко перебить…» Нужно было, не теряя времени и не дожидаясь, пока враг опомнится, упорядочить стрельбу, а затем рвануться вперед и сойтись с бунтовщиками лицом к лицу, пустив в дело алебарды, мечи и боевые топоры. Мужики наверняка не выдержат и обратятся в бегство, они ж непривычные, они умеют только покорствовать, да гнуть спину…Но странная истома прочно овладела комендантом, и он был не в силах ничего сделать.