Тьма
Шрифт:
— За пару ночей пропало несколько солдат, — промолвила Госпожа. — Некоторые, наверное, просто дезертировали, но не все… — Она подняла руку, и Иси с Зиндабом вынесли и положили на грязный пол большой узел.
Я не стал пользоваться случаем и напоминать Старику, что, позволь он нам перебраться в крепость, у всех были бы комнаты с настоящими полами и настоящей мебелью.
— Возможно, будет пахнуть. — предупредила Госпожа. Ох-ох! Иси с Зиндабом размотали узел и вытряхнули труп, вонявший вовсе не так сильно, как я того опасался, поскольку покойный усох, подобно старой мумии. Рот его остался разинутым
— Этого парня сгубила Тень, — сказал я, хотя в словах не было особой нужды. Все и так поняли, в чем дело, с первого взгляда.
Костоправ посмотрел на меня. Я пожал плечами:
— С тех пор как я отвечаю за Врата, через них не проскочила ни одна Тень.
В сказанном я не сомневался, потому как, прорвись хоть одна Тень, не обошлось бы без большой суматохи.
— Стало быть. Врата на запоре, — кивнул Костоправ— Выходит, она отловила те Тени, которые запустил сюда еще Длиннотень.
Ловец стала новой Хозяйкой Теней и теперь, возможно, оттачивала свое мастерство.
— Против такой угрозы мы не можем предпринять ничего, разве что не ходить поодиночке с бамбуком, — начала было Госпожа, но осеклась и удивленно воскликнула:
— Эй, что это с ним?
Под «ним» подразумевался отрядный Летописец, ни с того ни с сего принявшийся издавать странные звуки и дергаться самым диковинным манером — словно пытался проглотить собственный язык. Но об этом мне рассказали потом.
Я попал на равнину смерти, во все ее места одновременно, на миг, продолжавшийся целую вечность. А затем, вместо ставшей уже привычной встречи с обледенелыми стариканами, провалился в прошлое, во дни осады Дежагора. Обернувшись птицей, кружил я вокруг умирающего города, раскрывая клюв и издавая крики — не мои, но навязанные мне этой безумной женщиной. Я был беспомощен, словно подхваченная ураганом мошка, все потуги освободиться ни к чему не приводили. Я видел бездну смертей и море отчаяния, но во всем этом не было ничего нового, не пережитого мною наяву. Возможно, Душелов схватила меня походя и зашвырнула в минувшее, сама не зная зачем. Так или иначе, я трепыхался на ветру, думая лишь о том, чтобы пережить и эту бурю. Затем пришла тьма.
Глава 90
Очнулся я в отгороженном занавеской отсеке, где прежде держали Копченого. Было темно. Я не слышал ни звука и понятия не имел о времени, но сразу почувствовал, что встреча закончена. А вот попытавшись встать, я почувствовал, насколько ослаб: коленки подогнулись, и я вывалился за занавеску, где застукал Тай Дэя, копавшегося в бумагах. Он тут же сунул их на место и напустил на себя невинный вид. Впрочем, его любопытство и впрямь могло быть совершенно невинным: читать он все одно не умел.
— Наконец-то, — сказал Тай Дай. — Я уже начал беспокоиться. Что случилось?
— Приступ. Вроде тех, что бывали у меня в Дежагоре и Таглиосе.
— А почему они?.. Они все ушли несколько часов назад. Даже охрану сняли.
— Когда это случилось? Совещание началось рано утром.
— За час до заката.
— Дерьмо. Выходит, я провалялся целый день. Тай Дэй помог мне подняться, и я принялся шарить вокруг в поисках еды. После прогулок с Копченым еда помогала, но
Больше всего хотелось глотнуть чего-нибудь хмельного. С исчезновением Одноглазого мы не остались без самогонщиков:
Корди с Лозаном продолжили его неумирающее дело. Эти парни предпочли не возвращаться в Таглиос и остались с нами. Кажется, Корди больше не тянуло в постель к Радише. Но зелье их было не лучшего качества, да и добывать его приходилось через посредников: все мы делали вид, будто неукоснительно соблюдаем дисциплину.
Однако совсем недавно у меня зародилась догадка насчет того, где мог припрятать свой агрегат Одноглазый. В моей старой норе имелось особое помещение с плетеными стенами, где я хранил Летопись и кое-какие личные вещи. Эта конура не развалилась. А строить ее помогала матушка Гота.
Шатаясь и цепляясь за что попало, лишь бы не навернуться, я вылез из норы Костоправа.
— Почему бы ему не перебраться в эту поганую крепость? — пробормотал я, озираясь по сторонам. — И где, черт побери, все?
Вокруг — ни единой рожи. Я вообще не видел людей ближе, чем в развалинах Кьяулуна, и маленько струхнул. Действительно ли мне удалось вернуться в реальный мир? Может, и это какой-то фокус Душелова?
— Все ушли, — повторил Тай Дай таким тоном, словно говорил с непонятливым дитятей. — Даже часовые. Иначе я не мог бы попасть в жилище Освободителя.
С некоторых пор Старика все чаще именовали так.
— Я так понимаю, что дядюшка Дой отправился приглядеть за ним?
Тай Дэй оставил мой вопрос без ответа. Я побрел к своему бывшему жилищу. По сравнению с той дырой, из которой я перебрался сюда, оно вполне могло сойти за дворец. Госпожа со Стариком превратили мой дворец в тюрьму. Боковой вход, прорытый в склоне холма специально для дядюшки Доя и матушки, выходил на площадку для упражнений с мечом. Теперь она превратилась в загон, обнесенный забором из трофейных копий. За, о градой, тоскливо положив морду на лапы, лежала, по-видимому, примирившаяся со своей участью Лиза Боулак. Неподалеку — но, разумеется, вне пределов досягаемости форвалаки — расхаживал Прабриндрах Драх. Всем своим видом князь давал понять, что считает свое нынешнее появление лишь временным, досадным недоразумением. Ни Длиннотени, ни Ревуна, ни Нарайана Сингха снаружи не было. Сингху, наверное, и не хотелось высовываться: ему разумней было не напоминать лишний раз о своем существовании. Но вот Длиннотени, панически боявшемуся темноты — точнее того, что могло в ней таиться, — приходилось несладко.
Бывший Хозяин Теней вконец утратил былое самомнение и теперь большую часть времени просто хныкал и дрожал. Он терял вес, во что трудно было поверить.
Вонища стояла жуткая: пленники содержались хуже, чем звери в самом захудалом зверинце. Правда, отношение к ним было различным.. Больше всех, разумеется, досталось Длиннотени и бывшему святому Обманников. Ревун, хотя и числился среди врагов Госпожи, не вызывал у нее особого гнева. Кормили его объедками, а в остальном почти не удостаивали внимания. Как и форвалаку, ежели она вела себя прилично.