$то причин убить босса
Шрифт:
Все и всегда объяснять нужно обоснованно. Самая большая ошибка корпоративного «бегуна» при собеседовании — утверждение, что «там» его талант не признали, или что президент оказался сволочью. Любой президент — сволочь, об этом знает каждый из них, а потому когда «бегун» начинает мазать черной краской своего бывшего, то слушающий его нынешний ощущает, как по его лицу водят кистью. И пропитывается ненавистью к тому, кого слушает, потому что уже представляет, как именно этот пидор будет говорить о нем через полгода другому президенту.
Это уже потом, когда твоя связь с Треером натянется, когда
Треер поднимал на меня свой взгляд, а я, уверенно его встречая, мысленно говорил себе: «Дорогой мой, не пройдет и трех месяцев, как ты поймешь, что держать Женю Медведева на должности начальника отдела — ущерб для компании».
— Видите ли, Евгений… Я знаю, что вы яркий руководитель…
— Это заблуждение. Я просто яркий рекламист.
— …но что мне делать с моими начальниками отделов? — Я в том смысле, — начал он мысль сначала, — что меня устраивают те, которые у меня сейчас есть, и выбросить их на улицу из соображений устройства на работу человека из конкурирующей организации лично для меня представляется невозможным.
— Именно так в свое время поступило руководство «Адидас».
— «Адидас», — со зловещим скрипом выдохнул Треер. — Война за этот «Адидас» стоила мне немалых разочарований… Кажется, именно вы стали их причиной?
— Разве это не доказательство того, что я стою должности менеджера в «Ребусе»?
— А разве я похож на того человека, Евгений Иванович, который принимает на работу тех, кто меня разочаровывает?
— Я был частью «Вижуэл», и хорош был бы я, верно, если бы отстаивал при этом интересы «Ребус», а не «Вижуэл», — качнув в стакане виски, я потребовал тем Треера шевельнуть мозгами. — Вы не похожи на того человека, Роберт, который принимает на работу однажды предавших. Хотя бы и предавших ваших врагов.
Треер улыбнулся и поставил стакан на стол.
— Евгений, быть может, я совершаю одну из самых больших своих ошибок, не самую большую, а одну из самых больших, потому что самая моя большая ошибка в жизни — это приезд в Россию, но я вынужден отказать вам.
Аппарат реального восприятия действительности дал сбой, и я невольно моргнул. То ли я сейчас слышу, что он говорит?
— Вы — носитель определенной базы информации. То, что вы сможете рассказать мне о «Вижуэл», несомненно, упрочит мои позиции на рынке, и я убежден, что Рогулин, выставив вас, совершил ошибку. Но на то, видимо, были свои причины. Вот я и думаю сейчас, что это за причины. Промах с «Адидас» — это не причина, а повод, я всегда разделяю эти вещи. Пока мы с вами беседовали, я размышлял над тем, какие причины могли бы заставить меня изолировать от компании человека, приносящего компании бесспорную пользу. И я пришел к тому, что не задумываясь уволил бы человека, представляющего для меня реальную опасность, — Треер снова завладел стаканом и сделал глоток в знак того, что пить со мной он не считает за моветон и в словах его только искренность. — И тут я подумал так: у Рогулина оказался веский повод разделаться с вами.
Подумав, я поставил стакан на разделявший нас столик.
— Пытаться разубеждать вас после того, что вы сказали, это значит вселять в вас еще пущую уверенность в правоте собственных мыслей? — вынув платок, я промокнул губы.
Треер благодарно улыбнулся.
— Более того, эти попытки разочаруют вас во мне, поскольку моя настойчивость будет воспринята как уверенность в том, что вы — глупец, не понимающий прописных истин?
— Клянусь богом, Евгений, теперь я догадываюсь о причинах, заставивших Рогулина убрать вас из компании.
Я ошибаюсь или в глазах Треера на секунду вспыхнуло восхищение?.. Я тихо засмеялся, стараясь скрыть разочарование, которое оказалось почему-то куда больше того, что пришло ко мне после феерического вылета из «Вижуэл».
— Мне было приятно поговорить с вами, Роберт.
— Клянусь богом, отвечаю вам тем же и ручаюсь за искренность этого.
Когда я входил в «Ребус», солнечные лучи вводили в мое тело живую силу. Когда я выходил, показалось, что они ее вытягивают. Ни с чем не сравнимая духота вдруг заставила меня сорвать с шеи галстук и швырнуть его на сиденье в открытую дверь.
— Черт! — вскричал я, оказавшись в замкнутом пространстве салона. — Черт!.. Черт, черт!!
Руль сотрясался от ударов, хотя в случившемся он был виноват меньше всего. Я был смешон сейчас как никогда. Настолько сильна была уверенность в том, что меня не развернут лицом к двери, что, когда так случилось, я оказался к этому не готов. Я даже не рассматривал такого варианта. И сейчас мне даже не хотелось себя винить в том.
Я увидел девочку, гуляющую перед моей машиной с собакой, и в другой час кликнул бы ее просто для того, чтобы поговорить от нечего делать. Но сейчас я был вне себя, и никакие девочки, тем более с собаками, меня не интересовали.
Разглядывая сценку перед машиной, я вдруг успокоился. Словно принял настойку пустырника. «За все, Медведев, в этой жизни нужно платить, — пронеслось в моей голове. — Если ты готов пошутить, то не сомневайся — не пройдет и срока, чтобы не пошутили с тобой». Девочка прошла с собакой мимо машины, как тень возмездия за мое вздорное поведение.
Если бы кто видел меня в последующих три часа, он бы подумал, верно, что Медведев сошел с ума.
Сидя дома на широкой кровати по-турецки, я с наиглупейшим видом вырезал ножницами из купленных по дороге глянцевых журналов заметки и складывал их в аккуратную кучку. Когда их число перевалило за два десятка, я смел журналы на пол, вооружился ручкой и блокнотом.
Через полчаса я убедился в том, что в четырнадцати рекламных компаниях Москвы фамилию «Медведев» слышали, а в девяти — нет. Но в трех из тех, что слышали, моя фамилия ассоциировалась у директоров с национальным проектом, с которым компаниям оказалось решительно не по пути, а в одиннадцати оставшихся мне заявили, что вакансий, к сожалению, нет. Перед тем как бросить на пол клочки последней вырезки, я услышал в трубке:
— Евгений Иванович, мне звонил президент «Вижуэл» Рогулин. Кажется, ваше резюме идет впереди вас.