Тобор первый
Шрифт:
– Тревога!..
Петрашевский раскрыл глаза.
– Космические пришельцы на пороге! – еще громче крикнул Суровцев.
При этих словах Аким Ксенофонтович рывком сел и тут же зажмурился от яркого утреннего луча, который в этот момент каким-то чудом пробился сквозь завалы осенних туч, осветив неприбранную комнату.
– Что за глупая шутка, Иван Васильевич! – пробормотал академик сонно. – Честное слово, это не похоже на вас.
Петрашевский, видимо, никак не мог прийти в себя после принятой дозы снотворного, и Суровцев решил, что
– А я и не шучу, – веско произнес Суровцев, округляя глаза. – В Зеленом городке высадились космические пришельцы.
– Гм-гм…
– С одним из них я только что общался.
– Голубчик, выпейте воды… – встревоженно сказал Петрашевский сиплым после сна голосом. – Или, еще лучше, глотните вот чаю, он, кажется, теплый…
«Ага, клюнуло!» – отметил Суровцев.
– Я на одном пришельце приехал сюда верхом, – продолжал он гнуть свою линию.
Сообщение Суровцева дышало такой искренностью, что тревога Петрашевского возросла.
– Вы не могли сюда приехать, Ванюша, ни на пришельце, ни на чем бы то ни было другом, потому что спали в соседней комнате, – ласково сказал Петрашевский.
– Я всю ночь провел в тайге, – честно выложил Суровцев.
– Ну конечно, в тайге, где же еще? – подхватил Петрашевский, понимающе улыбаясь. – А сейчас вам отдохнуть надо как следует. Время для этого, увы, появилось… Переутомились вы, голубчик.
– Вот-вот, переутомился! В этом самом переутомлении и зарыта собака. Вы попали в яблочко, дорогой Аксен!..
Теперь Петрашевский смотрел на Суровцева с откровенной опаской, и сонливость его как рукой сняло.
– А вы сколько законов Ньютона знаете, Аким Ксенофонтович? – спросил Суровцев.
– Три… – промямлил Петрашевский.
– А я в тайге открыл четвертый закон Ньютона!.. – победоносно выпалил Суровцев.
Петрашевский схватил его за руку:
– Ого! Пульс лихорадочный.
– Чепуха! – вырвал руку Суровцев и подумал: «Кажется, Аксен проснулся окончательно».
– А почему у вас кровь на щеке? – нахмурился Аким Ксенофонтович.
– С пришельцем повздорил.
– А ботинки где оставили? – продолжал допытываться злой до невозможности Петрашевский, который никак не мог понять, что же все-таки происходит.
Вместо ответа Суровцев вдруг подхватил негодующего, бурно отбивающегося Акима Ксенофонтовича и закружил его по комнате.
– Это еще что?.. – Только сейчас Петрашевский заметил выбитое окно и осколки стекла на полу. Суровцев пожал плечами.
– Пришлось пойти по этой линии, – сказал он небрежно, поскольку дверь была заперта. А достучаться не удалось.
– Сошел с ума!.. – Запыхавшийся Аким Ксенофонтович откинул с дороги носком шлепанца осколок стекла. – Вы же ноги в кровь изрежете!
– Какое это имеет значение, если
Петрашевский остановился.
– Ну-ка выкладывайте, что вы там еще придумали! – велел он. – Да поживей!
– До восьми у нас несколько минут, – сказал Суровцев. Этого вполне достаточно, чтобы изложить суть дела…
Он раскрыл записную книжку и сжато рассказал о своем открытии в части Тобора, после каждой фразы приводя в доказательство формулы, кое-как нацарапанные при неверном свете фонарика.
Аким Ксенофонтович, слушавший поначалу Суровцева скептически, со своим неизменным «гм-гм», быстро проникся и гибким изяществом доказательств, и железной логикой вывода и, когда Иван умолк, воскликнул:
– Когда вы все это успели?
– Сегодня ночью.
– Да тут на добрую неделю кропотливой работы!
– Видите ли, мне помогло еще одно обстоятельство, о котором я упоминал, – улыбнулся Суровцев.
– Какое обстоятельство?
– Четвертый закон сэра Исаака Ньютона, который попутно пришлось вывести…
– Ох, не морочьте голову старику, – погрозил пальцем Петрашевский.
Тут Суровцев, от торопливости глотая слова, поведал вкратце Акиму Ксенофонтовичу о своих ночных приключениях. Он решил не таить от шефа ничего, даже своего афронта с «серией». Академик выслушал его, почти не прерывая, вполне согласился с формулировкой четвертого закона Ньютона, только что открытого в дополнение к трем предыдущим, которые были выведены самим Ньютоном несколько ранее, и долго хохотал над встречей Ивана с космическим пришельцем.
Когда Суровцев закончил свой рассказ, секундная стрелка на часах начала свой последний круг перед восемью.
Петрашевский, не мешкая, включил экран видеофона. Когда глубь его налилась грозовой пульсирующей синью, он нажал клавишу тотальной связи и медленно, чуточку театрально произнес:
– Всем, всем, всем!.. Испытания Тобора возобновляются. Сотрудников ИСС, имеющих отношение к экзамену, и гостей попрошу срочно собраться в сферозале.
– Ну, теперь ждите бури!.. – подмигнул Суровцеву Аким Ксенофонтович.
Он не ошибся.
Через несколько мгновений из глубины экрана выплыло нахмуренное лицо представителя Космического совета.
– Вы нарушаете наш договор, академик, – сказал он. – Попрошу немедленно отменить сигнал.
– Нет.
– Тогда это сделаю я. И немедленно телеграфирую в Москву о вашем самоуправстве, которое может дорого обойтись.
Петрашевский пожал плечами:
– Ваше право… Но надеюсь, вы сначала выслушаете меня хотя бы?
– Я выслушивал вас почти всю ночь, Аким Ксенофонтович. И мы, хотя и с большим трудом, выработали единую точку зрения. Разрешите ее напомнить. Я буду говорить погромче, поскольку меня слушают сейчас все: испытания Тобора необходимо прекратить. К концу второго дня экзаменов он повел себя странно и необъяснимо, что может грозить катастрофой.