Точка Боркманна
Шрифт:
– Как он себя чувствует? – спросил Мюнстер, когда Марика заснула, а Барт убежал далеко вперед.
– По-моему, неплохо, – сказал Ван Вейтерен. – Будущее его мало беспокоит. Для него главное, что он осуществил это.
– Он стремился к тому, чтобы его задержали?
– Нет, но это тоже не имело особенного значения. Конечно, это стало неизбежно, когда Мёрк взяла след.
Мюнстер задумался.
– Сколько строк в рапорте Мельника было посвящено Бригитте Баусен? – спросил он. –
– Ровно одна страница. Там речь идет о том годе, когда они жили вместе. Ее имя упоминается два раза. Мельник, конечно, понятия не имел обо всей этой истории, даже он не в состоянии помнить имена всех полицмейстеров… хотя, будь у него чуть побольше времени – я имею виду Баусена, – он мог бы вставить туда другое имя вместо того, чтобы убирать целую страницу. Тогда его, возможно, так и не удалось бы разоблачить. Но мы стояли под дверью и ждали… и все же мы должны были, черт побери, заметить, что в отчете есть пробел.
Мюнстер кивнул в знак согласия.
– Иногда мне кажется, что его поступок совсем не так ужасен, – проговорил он. – Я имею в виду, с моральной точки зрения.
– Да, – проговорил Ван Вейтерен. – В каком-то смысле он был прав… но, конечно, никто не давал ему права рубить головы живым людям, но он должен был что-то сделать со своим огромным горем…
Комиссар порылся в карманах и достал сигареты. Ему пришлось остановиться и прикрыть зажигалку ладонями, прежде чем удалось закурить.
– Огромное горе и огромная решимость, – констатировал он, – вот главные ингредиенты этого случая. Эти слова принадлежат не мне, а Мёрк, однако это прекрасное резюме. Горе и решимость… и необходимость. Мы живем не в самом совершенном мире, но мы уже давно открыли для себя эту истину, не так ли?
Некоторое время они шли молча. Мюнстер вспомнил другие слова, которые упомянула Мёрк, рассказывая о своих беседах с Баусеном в подвале.
Жизнь накладывает на нас некоторые обязательства, якобы сказал он. Если мы не возьмем эту миссию на себе, то впадем в оцепенение, так что выбора у нас фактически нет…
Оцепенение? Действительно так? Значит, вот как она выглядит – эта бесплодная борьба со злом, в которой результат, каким бы нелепым это ни казалось, на самом деле не важен…. и только сам процесс, само действие имеет значение…
А награда всего лишь в том, чтобы не впасть в оцепенение.
Всего лишь?
Разве этого мало?
Но – три человеческие жизни?
– Что скажете, господин интендент? – прервал его мысли комиссар. – Какое наказание ты назначил бы ему, если бы это зависело от тебя?
– Если бы мир был устроен, как нам хочется?
– Да, именно.
– Даже не знаю, – проговорил Мюнстер. – А
Ван Вейтерен задумался.
– Это трудно, – проговорил он. – Запереть его в подвале, как он поступил с Мёрк. Хотя, конечно, на более гуманных условиях – с лампой, книгами… и штопором в придачу.
Они снова замолчали. Продолжали идти бок о бок у линии воды, мысленно подводя итог. Ветер усилился. Тучи казались такими плотными, словно к ним можно было прислониться. Подбежал Барт, неся еще несколько находок для своей коллекции камней. Положил их в карман отцу и снова унесся вперед. Когда показался низенький белый дом, Ван Вейтерен откашлялся.
– Как бы там ни было, – проговорил он, – это один из самых симпатичных убийц, с которыми мне доводилось встречаться. Да и не часто случается, что успеваешь так близко познакомиться… прежде чем засадить их за решетку.
Мюнстер поднял глаза. В голосе комиссара прозвучал новый, совершенно несвойственный ему оттенок самоиронии, которого он никогда раньше не слышал… и даже не представлял, что такой может быть. Мюнстер не смог сдержать улыбку.
– Кстати, чем закончился ваш шахматный поединок? – спросил он.
– Само собой, я выиграл, – ответил Ван Вейтерен. – А ты как думаешь? Просто у меня ушло на это некоторое время.
Пару часов спустя он в последний раз пришел к морю. Закурил последнюю сигарету и долго стоял в одиночестве, докуривая и глядя на яростную водную массу, бившуюся о берег.
Все снова ожило. И небо, и море… все тот же угрожающий серо-фиолетовый аккорд, вся та же необоримая сила. Почувствовав на руке первую каплю дождя, он повернулся ко всему этому спиной и пошел к машине.
«Пора уезжать, – подумал он. – Занавес упал. Драма закончена.
Эдип уходит. Уходит Ван Вейтерен».
Он завел машину. Зажег фары навстречу стремительно сгущающейся тьме и поехал в глубь страны.
И все же. Все же, возможно, он покидает это место не навсегда. Может быть, он еще посетит Кальбринген…
Ведь даже палачей на пенсии должны иногда отпускать на побывку? И самые запыленные шахматные фигуры снова могут ринуться в бой.
И чего не сделаешь за бокальчик хорошего вина?
Подумав так, комиссар Ван Вейтерен стал рыться в бардачке в поисках диска Пендерецкого [6] .
6
Кшиштоф Пендерецкий – знаменитый польский композитор и дирижер.