Точка невозврата.
Шрифт:
Прошло несколько часов волнительного ожидания, прежде чем людской гомон стал постепенно стихать, и люди, стоящие у храма, обратили свои взоры к приближающейся к храму процессии. В конце процессии, в сопровождении священнослужителей, шел Патриарх православной Иерусалимской церкви. В своем крестном ходе процессия обошла все находящиеся в храме памятные места и трижды обошла Кувуклию.
Напротив входа в часовню Патриарх остановился, с него сняли ризу, и он остался в одном полотняном подряснике. Перед входом в проверенную часовню его еще раз осмотрели израильские полицейские, следящие за
Патриарх склонился, вошел в Кувуклию и, опустившись на колени перед Святым Гробом, стал усердно молиться. В эту минуту он мысленно стоял перед Богом, преклонив колени, опустив голову. Один на один… он – маленький земной, хоть и добившийся многого человек, и Великий, Всемогущий Господь… Вокруг ни души.
Такое Патриарх проделывал уже не впервой. Но каждый раз это вызывало в нем трепетные чувства и очень волновало его глубоко верующую душу.
Прошло полчаса.
– Помилуй нас, Господи! Дай нам знать, что Ты помнишь о нас – своих земных детях, что Ты милосерден к нам и терпелив! Пошли нам Благодатный огонь! – продолжал молиться Патриарх.
Прошел еще час.
Стало заметно, что народ вокруг храма заволновался. Одни продолжали усердно молиться и просить прощение за содеянные ими грехи, другие стали шептаться. Среди собравшихся поползли слухи, будто бы накануне, в Великую пятницу, мироточили иконы. А это, как следовало из прошлых лет, было плохим знаком.
Прошло два часа.
Мысли о том, что происходящее является предзнаменованием чего-то недоброго, теперь стали посещать и Патриарха, но он моментально отгонял их прочь и с еще большим усердием возносил молитвы к Господу:
– Прости нам, Господи, грехи наши тяжкие! Наставь нас – заблудших овец твоих, на путь истинный! Укажи нам перстом твоим дорогу праведную! Прости нас, Господи! Прости!
Пот струился по худощавым щекам Патриарха и, стекая по седой бороде, капал, как слезы, у Святого Гроба. Его добрые серо-голубые глаза выражали безграничное доверие к Богу, светились бесконечной любовью и верой в то, что Господь слышит его, и не оставит его и его паству. И не было на свете ничего, что могло бы подорвать эту веру.
В голову Патриарха, мешая его общению с Богом, иногда проникали пугающие мысли. И он, отгоняя их прочь, еще усердней возносил хвалу Господу, прося Его сейчас лишь об одном – смилостивиться и послать его пастве Благодатный огонь.
С того дня, когда квартиру Гроссмана навестили незваные гости, прошел месяц. Ничего особенного за это время больше не происходило, и профессор уже стал забывать о загадочных невидимых посетителях. Он сидел в своем кабинете за заваленным бумагами столом, с головой погрузившись в подготовку к предстоящему докладу в Нью-Йорке. Над его написанием он трудился по вечерам уже более месяца. Напротив него, на своем излюбленном месте, мирно спала его любимица кошка. Вдруг она вскочила и уставилась своими серо-зелеными глазами в дверной проем, в пустоту холодного коридора. Она глядела мимо профессора, и с каждым мгновением становилась все напряженней. Шерсть ее вздыбилась, она выгнула спину, ощетинилась.
– Открой! Ты слышишь меня, Алекс? Ты спишь, что ли?
Профессор поднялся с пола, на котором совершенно не помнил, как и почему очутился, и побрел к двери. Его пошатывало из стороны в сторону, голова трещала, как после отравления угарным газом. Он не знал, кто руководил в данный момент его мыслями, и почему он предпринимал те или иные действия, он вел себя, как зомби. Совершенно не осознавая того, что делает, он открыл дверь, прошел мимо жены, не замечая ее, будто ее здесь и не было, и пошел в ванную, там он разделся и залез под душ. Постепенно в голове стало проясняться, туман рассеивался.
Гроссман посмотрел в висевшее на стене зеркало.
«Что со мной стало? – промелькнула мысль. – Мое лицо!.. Откуда эти синяки под глазами? Моя кожа не была такой бледной даже во время болезни, сейчас я похож на мертвеца, вернувшегося с того света».
– Что с тобой, Алекс? Тебе плохо? – послышался из-за двери голос жены.
Профессор открыл дверь ванной.
– Нет, со мной все в порядке.
– Да где же в порядке! Что с тобой? Может скорую вызвать?
– Никакой скорой! Все хорошо.
Страшно хотелось пить. Профессор отправился на кухню, жадно выпил все содержимое литровой бутылки минеральной воды, и пошел в свой кабинет. На рабочем столе лежала чернильная ручка, подаренная ему на день рождения его женой. Рукописи на столе не было…
Профессор сразу вспомнил о докладе. До того момента, как с ним что-то произошло, бумаги лежали здесь – на этом столе. Гроссман попытался вспомнить, о чем он сегодня писал. Это ему не удалось.
– Куда подевались мои рукописи? – пробормотал профессор и, наклонившись, заглянул под стол, надеясь обнаружить их там. Но под столом их не оказалось.
– Ты брала мои рукописи? – спросил Гроссман вошедшую в кабинет жену.
– Нет… Ты ведь знаешь, что я ничего не беру в твоем кабинете.
– Да-да, – думая о чем-то своем, пробормотал профессор, и молча пошел по квартире, в надежде, что обнаружит подготовленный доклад где-нибудь в другой комнате. Но, увы! От его рукописей не осталось и следа, ни одной странички. – Что же делать? – встревоженно выдохнул профессор. – Ведь я написал почти все, что планировал. Я не смогу восстановить того, что было уже написано. У меня нет времени, через четыре дня мой самолет!
Гроссмана охватила паника. Он схватился за голову и заходил взад-вперед по своему просторному кабинету.
Вдруг он вспомнил о Дашке. Еще раз, на четвереньках, облазил свою пятикомнатную квартиру. Кошки нигде не было, она исчезла вместе с его докладом.
– Тебе надо поспать, ты переутомился от постоянной работы без сна и отдыха. Ведь надо же когда-то и отдохнуть! – заботливо сказала жена.
Гроссман ничего не ответил, он постоял минуту в раздумье, затем медленно направился в спальню.