Точка Омега
Шрифт:
— Тебе нужно только принять уготованную тебе роль, и тогда ты поймешь, какое огромное значение имеет наша любовь.
— Мы были детьми. Детская любовь умирает.
— То, что нас связывает, имеет огромное, решающее значение для нашей миссии. Твоя и моя любовь не должна была умереть.
— Знаешь, я многое вспомнил, но только не это.
Кэролайн подошла к нему совсем близко, и Дэвид не стал ее останавливать.
— Тогда начнем сначала.
— Сейчас? У нас нет времени. Для чувств времени не осталось.
— Ты мечешься по кабинету, потому что пытаешься убежать от
— Надеюсь, такое место найдется, потому что у нас почти не осталось продуктов и топлива, и я не имею ни малейшего понятия, как спасти положение.
И тогда Кэролайн сделала то, что в последний раз делала в подвале этого самого дома, когда они были детьми. Она его поцеловала… но не с осторожной робостью, наполнявшей их отношения тогда, а совсем иначе.
На мгновение они словно окаменели в таком положении, потом Дэвид медленно отодвинулся, и она увидела у него на лице капельки пота. Тогда Кэролайн прижалась к нему, обхватила руками, и они замерли, превратившись в статуэтку, изображающую двух людей в неловкой позе зарождающейся любви.
Кэролайн подняла лицо, обнаружила, что Дэвид на нее смотрит, и вдруг ощутила ту восхитительную слабость во всем теле, которую испытывала, когда они были невинными детьми.
— Давай-ка я тебе что-то покажу, — сказала она.
Дэвид на мгновение закрыл глаза, и его лицо превратилось в изящное, безупречное лицо мученика с древней картины. Когда он снова открыл их, его взгляд впился в нее, словно он впервые ее увидел.
— Что происходит? — едва слышно, будто во сне, пробормотал Дэвид.
Они легли на пол, молча и не сговариваясь.
И вдруг Дэвида пронзило такое сильное желание, что с дикими глазами, прижимаясь к ней и перестав себя контролировать — как ей показалось, — он принялся срывать с нее одежду. Еще секунда, и он стянул брюки, словно вдруг ослепнув, попытался в нее войти. Она, слегка повернувшись, раздвинула ноги… и, когда наконец почувствовала его внутри себя, испытала такое невероятное ощущение, какого не знала до сих пор.
Дэвид выгнул спину, вскрикнул, обнажив зубы, и выскользнул из нее, но она прижала к себе его бедра, и он снова в нее вошел, и на сей раз это было больше, чем секс, больше, чем любое физическое переживание, — мгновение смерти, усиленное мощной, громоподобной, безудержной капитуляцией тела, мыслей и души.
И вдруг оказалось, что они лежат на мягкой траве, а на высоких деревьях вокруг них поют птицы.
— О, господи, — прошептал Дэвид. — Господи, где мы? Что это за место?
— Будущее. Оно твое, если ты захочешь, — ответила Кэролайн. — Чтобы попасть сюда, нужен страх, но только любовь помогает остаться.
Дэвид двигался, не останавливаясь, и с каждым новым движением Кэролайн захлестывала волна такого удовольствия, что ей казалось, будто у нее вот-вот остановится сердце. Потом он поцеловал ее, и его обжигающий язык проник к ней в рот, а птицы продолжали выводить мелодию. Их тела ласкал легкий ветерок, солнце проплыло по небу и зависло над землей, на которую легли длинные тени. И в этот момент они услышали похожую на звон далеких колокольчиков тайную гармонию человеческой
Все закончилось несколькими короткими движениями, и Кэролайн подумала, что теперь он наверняка вспомнит их любовь, которая поможет им пройти в ворота времени и в будущее.
В полной тишине они вернулись в знакомый мир, и прохладная, мягкая трава незаметно снова стала старым ковром, на котором они начали свое путешествие.
— Это была твоя картина, Кэролайн, та, что ты рисовала в мастерской. Мне показалось, что мы попали прямо в нее.
— Да, мы там побывали.
— Значит, это вовсе не картина.
— Нет, это навигационный инструмент, который сработал так, как должен. Впрочем, мы не имели власти над своим движением и вернулись. Мы с тобой должны легко туда попадать, чтобы подготовить путь для остальных.
— А почему мы не можем?
— Потому что должна быть любовь, Дэвид.
Он высвободил руку и сел.
Кэролайн видела, что ему хорошо с ней, однако все свелось только к вожделению, желанию солдата удовлетворить себя перед тем, как пойти на смерть.
Женщина поняла, что у нее осталась всего одна карта. И неважно, что сказал мистер Эктон; она знала, что должна прямо сейчас ее разыграть, потому что если этого не сделает, то она навсегда потеряет Дэвида. Без любви путешествие сквозь время — физическое путешествие — продлится не дольше короткого мгновения.
— У меня для тебя кое-что есть, — сказала она и раскрыла сумочку.
Письмо в выцветшем конверте дал ей отец, когда пожелал удачи в предстоящей миссии. «Ты мой рыцарь, лишенный доспехов, — сказал он тогда. — Моя дорогая, прекрасная девочка». Объятия ее отца, человека, претерпевшего глубокие изменения, были самым священным переживанием в жизни Кэролайн. Она боялась за него, оставшегося в одиночестве в их загородном доме в Вирджинии, без охраны и оружия.
— Это тебе, — сказала Кэролайн. Дэвид посмотрел на конверт. — От Герберта Эктона, — добавила она. — Письмо написано больше ста лет назад.
Дэвид взял конверт и включил великолепную настольную лампу, в которой танцевали и резвились маленькие воздушные феи.
Когда он открыл конверт, старая сухая бумага затрещала, и Кэролайн вдруг испугалась, что письмо рассыплется в пыль. Сейчас, в этот важный момент их жизни, могло произойти все, что угодно, и даже такой провидец, как Герберт Эктон, был не в состоянии предусмотреть всего.
Дэвид молча прочитал письмо.
— Что там написано?
— Ты не знаешь? Я думал, тебе это известно.
— Конверт не вскрывали с того самого дня, как Герберт Эктон написал на нем твое имя и запечатал его.
В глазах Дэвида Кэролайн видела едва заметное мерцание Великого Эликсира, живые искорки фиолетового цвета на голубом давно покорили ее сердце. И в этот момент она позволила себе надежду.
— «Дэвид Форд, — начал читать он, — это письмо передаст тебе женщина, которую ты любишь. Не сопротивляйся и учись. Только не теряй времени, потому что ничего еще не решено. Голиаф следует за ней, он совсем близко». — Дэвид фыркнул. — Все, больше ничего не написано. — Он показал Кэролайн письмо. — И стоит сегодняшнее число.