Точка опоры
Шрифт:
Старик любил, когда ему читали Пушкина или Некрасова, старался запомнить интонацию, чтобы на следующий день прочесть стихотворение наизусть и вот так же без запинки.
За чаем разговаривали об особенностях лондонской жизни, о народных песнях, а когда Ульяновы окончательно убедились, что он не подослан к ним, стали заводить речь и о политике. И мистер Реймент с каждым днем становился все доверчивее и откровеннее. Иногда он, как оратор в Гайд-парке, даже позволял себе слегка критиковать государственный строй и премьер-министра, не касался
Платя за откровенность откровенностью, Ульяновы кое-что рассказали о себе. О тюрьме и о ссылке. Мистер Реймент, не скрывая крайнего удивления, смотрел на Надежду Константиновну широко открытыми глазами, недоверчиво переспрашивал:
– И вы тоже сидел в тюрьма?
– А чему тут удивляться? В царской России многие девушки и женщины за участие в политической борьбе брошены в тюрьмы.
– У меня это...
– Мистер Реймент похлопал рукой по лбу.
– Нет места моя голова. Нет. Не могу понимать. Если бы моя жена в тюрьма, я бы... я бы... Не знаю, что делал. Моя жена!
– подчеркнул он.
– Еще больше страшно, если моя невеста...
– Вы отказались бы от нее?
– спросил Владимир Ильич.
– Н-не знаю... Думать надо... Если... Если бы любовь очень... Но для всех родня был бы шокинг.
– Ах, вот что! А у нас простые люди девушек, которые за политику сидели в тюрьме, называют героинями.
– Я слышал о русской революционер. И сам я тоже есть политик. Даже немножко выступал как социалист. Только у нас другой условий жизни. Это надо понимать.
Ульяновы переглянулись - пусть выговорится до конца.
– Мой хозяин вызывал меня и говорил, что ему социалист не надо. Совсем не надо. Если я хочу остаться на служба, то должен... как это по-русски?.. Держать язык зубами.
– За зубами, - поправил Владимир Ильич.
– Буду помнить.
– Мистер Реймент поблагодарил кивком головы и продолжал рассказывать, медленно подыскивая слова: - В Лондон получить хорошее место трудно. Можно скоро стать безработным, без пенни в доме. А у меня жена, имеем дети. И я решил: социализм сам придет. Без моих речей. Мне жить надо, семья кормить надо. Теперь молчу. Никому не говорю, что я есть социалист. Только вам могу сказать.
Ульяновы снова переглянулись. "Какой мещанин! И сколько их, таких, в благочестивой Англии, кичащейся иллюзорным демократизмом!"
– Нам вы можете говорить обо всем совершенно спокойно и с полной откровенностью.
– Владимир Ильич поднял на собеседника слегка прищуренные глаза.
– А вам доводилось бывать в рабочих районах? К примеру сказать, в Уайтчепле? В доках?
– Н-нет. Фирма меня туда не посылал.
– Не от фирмы. А просто вы, как социалист, не бывали там?
– Я там не имею знакомый...
– Можно и без знакомых. Послезавтра - тзи дэй афтер ту-морроу - там в одной пивной, в баре, будет митинг рабочих. Надо
– Ну что же, - пожал плечами мистер Реймент.
– Если...
– Хозяин? Конечно, не узнает - это же далекий район города. Договорились?
– Я, пожалуй...
– Вот и хорошо! А для меня там тоже будет полезная практика в разговорном языке.
Прощаясь, Владимир Ильич придержал руку мистера Реймента.
– Только хорошо бы не в шляпах... У меня для этого случая есть кепка. К сожалению, одна.
– Взял за борт пиджака.
– И оденьтесь попроще. Согласны?
– Еще раз пожал руку.
– Я и не сомневался. А завтра ту-морроу - уговоримся, где и в какое время встретиться. Гуд бай!
Когда дверь закрылась, Надежда, добродушно улыбаясь, покачала головой.
– Ну и ну, Володя!.. Этак он, чего доброго, и от уроков откажется.
– Ничего. Откажется - другой найдется. А ему очень полезно окунуться в рабочую среду. Авось будет смелее.
– Сомневаюсь... А у тебя хватает терпения возиться с такими "политиками"!
– Дело не в том. Времени не хватает.
3
Британский музей... Один из крупнейших в мире. Многое слышал о нем, многое читал. И не столько о его коллекциях древностей, сколько о прославленной библиотеке. Думал: вот бы где поработать! Редкостное хранилище человеческой мысли, запечатленной на века. Там отыщут для читателя любую книгу. Там все, что издано на английском, - к услугам посетителей. Там русская революционная литература. Там набатный "Колокол" Герцена. Там его "Полярная звезда"... А главное - там статистические сборники, незаменимые зеркала современной экономики.
Вот он, перед глазами. Торжественный, как древний эллинский храм. За чугунной решеткой небольшой дворик, по сторонам два крыла обширного музейного здания, украшенного ребристыми колоннами. В глубине портал, скопированный с Парфенона. Те же восемь колонн, статуи на фронтоне. Разница лишь в том, что в Акрополе все было сооружено из белого мрамора, здесь - из простого камня. От едкого дыма каминов, смешанного с липким туманом, колонны и стены давно почернели, статуи выглядят вылепленными из земли.
Второй раз Владимир Ильич идет сюда. Идет с таким же волнением в душе, как неделю назад. Думает о прошлом. Многие проходили здесь, чтобы приобрести что-то из духовных ценностей в храме науки и потом поделиться с другими. Здесь бывали мыслители в пору их новых открытий. Нередко через этот дворик проходил один неторопливый, сосредоточенный, чернобородый, родственниками добродушно прозванный Мавром... Со временем в его широкой бороде и пышных волосах, не умещавшихся под шляпой, пробились серебристые пряди. Он, конечно, смотрел на колонны. Между ними вот так же, как сейчас, летали сизые голуби. Подымался по этим ступенькам... В книге посетителей библиотеки расписывался: "Доктор К. Маркс".